Михаил Логинов - Забытый край [СИ]

«Неужели я тут успел так сильно измениться, что себя же и не узнаю?» — думал он.

Он вспоминал, что сказал ему этот хищник, любимец чащёбника:

— Знаешь, а ты можешь мне помочь… в лесу голодно, в последнее время. А я, знаешь ли, люблю вкусно поесть. Ты говоришь, что мы можем быть полезны друг другу? Ох, ну а почему бы и нет? — кошачий, вибрирующий смех вновь прозвучал, но уже в уме мужчины. — Принеси мне чего-нибудь поесть… и, будь так добр, побольше. И тогда… будь уверен, что чащёбник не узнает о том, что ты шастал в его владениях. Не так уж и плохо, верно?

«И что я мог ответить?» — сокрушался Стенсер, интуитивно понимая, что уже проиграл странной животинушке.

По пути домой он зашёл вначале в баню, обратился к старику со словами:

— Прости, но я, кажется, опять вляпался в историю.

Банник ответил что-то вроде:

— Да как тебе это удаётся?

Но всё же дальше они уже шли вместе. Стенсер пообещал нетерпеливому старику, что как только он соберёт дома всех трёх стариков, то сразу и расскажет. Банник, было, обиделся, но быстро забыл о том, что осерчал на человека. А в разговоре с дворовым даже помог:

— А ну брось ты это! Ну, попал человек в беду… разве когда-то бывало иначе? Ты такое помнишь?

— Нет, — печально вздыхал дворовой. — Не помню.

Нечто подобное повторилось, когда Стенсер, придя домой, сказал домовому о том, что нужна его помощь.

— Опять? — воскликнул домовой.

За обедом, ковыряя в тарелке, Стенсер рассказывал о случившемся. О том, что его хотел съесть странный, крупный кот. О том, что какой-то чащёбник на него, человека, прогневался. А старики, переглядываясь, даже не стали комментировать случившееся.

— И что от тебя попросили?

Стенсер рассказал об требование кота.

— И ты что, в самом деле, собираешься его кормить? — с издёвкой спросил дворовой.

— Да вот и думаю, а нужно ли?

— Облезет, морда полосатая! — вскричал домовой.

— Тоже об этом думал, но… есть у меня сомнения… — начал человек, а банник, точно прочитав мысли, прибавил:

— Что придёт как-нибудь ночью, да по-тихому сцапает!

— Кот-то? Да он из леса морды не сунет! — выкрикнул домовой.

— А вот накляузничать чащёбнику вполне себе может… — тоже опечалившись, сказал дворовой. — А уж тогда…

— Ты думаешь, что этот старый пень, — говорил домовой, — поплетётся сюда, чтобы свести счёты?

— А то-то ты не знаешь его маразматичного нрава! — сказал банник.

И старики принялись спорить. Домовой утверждал, что не нужно вовсе считаться с лесными, говорил:

— Не полезут они из леса! Не станут сразу со всеми сориться! Раздавят их за это!

В свою очередь дворовой говорил, что: — Слово нужно держать, и не важно, кому и при каких условиях оно дано! Но, в сам лес заходить не стоит, так, рядом, на самой границе оставить. И кот не сцапает, и слово сдержишь!

А банник говорил, что: — Чащёбник та ещё головная боль, но… кто знает, когда, что и как может сложиться? Не хочу никого обидеть, но, ты ведь хоть и молод, но всё же понимаешь, что все твои сегодняшние друзья однажды могут повернуться к тебе спиной… и уж будь уверен, каждый, кто будет иметь к тебе обиду, не преминёт возможностью зайти в госте и сказать, «Ну шо, давай расчёт!»

И все три старика уставились на молодого мужчину, ожидали его решения: «И как мне быть?» — думал он.

В его голове метались лихорадочные мысли, предположения и суждения. Он размышлял о том, что говорили ему его помощники, хозяйственные духи. И никак не получалось твёрдо решить, как лучше поступить. Потребовалось время, чтобы определиться и понять, как ему самому охото поступить, не смотря на мнения стариков:

— Дворовой прав… не дело слова по ветру пускать. Кем я тогда стану?

— Дурак, — выкрикнул домовой, — не сегодня, так завтра съедят в лесу!

Но двое других стариков не дали домовому продолжить мысль.

— Но и только слово держать, — не самое лучшее, — продолжал молодой мужчина. — Нельзя жить в страхе и опаске, что завтра или, скажем, после, ко мне придут с местью… глядишь, они ведь и все разом могут… и что я тогда сделаю? А так, если не стану сбегать, а сразу да напрямую обращусь, то, возможно мы сможем с чащёбником хотя бы не враждовать.

— Что враждовать-то? — удивлялся дворовой, — Раздавит или съест!

— Будь уверен, — подхватил домовой, — просто так он тебе обиды не простит, страдать много и долго будешь!

И всё же, не смотря на то, что он их расстроил, домовой и дворовой не бросили молодого мужчину:

— С чем собираешься в лес идти? — спросил один из стариков.

Стенсер шагал в сторону леса с почти полной корзиной рыбы. Какое-то время старики меж собой спорили, что следует нести. Домовой говорил о молоке, но, получил затрещину и резкое высказывание от дворового:

— Ты где в округе видел коров? Что, из ума выжил, старый?

Домовой, было, заикнулся о чём-то, но получил очередную затрещину от банника и не стал говорить, что хотел.

Совсем скоро ему предложили принести в дар рыбу и, поскольку ничего лучше сделать было нельзя, Стенсер взял корзину и пошёл.

Но, уже приближаясь к лесу, молодой мужчина не мог отделаться от чувства, что всё происходит не на самом деле, что это, точно какое-то представление, которое он смотрит со стороны. Ему до конца не верилось, что он в самом деле делает то, что делает.

«Как-то всё это глупо!» — думал он.

Его не покидало ощущение, словно он идёт на заклание. Сам, по доброй воле. И никакие мысленные слова о долге, обещание и прочем не могли себя заставить избавиться от скверного чувства. Пытался вразумить себя, говоря: «Не дело ведь будет, если ещё одна толпень припрётся ко мне домой!» — но всё же продолжал чувствовать внутреннюю тяжесть и неправильность происходящего.

В лесу его никто не спешил встречать. И опять не дающая покоя тишина давила на разум. Стенсер пытался вглядываться во мрак, скользил взглядом по всё более и более темнеющему окружению. Лес неожиданно легко менялся, становясь из привычного непроходимым и ужасающе мрачным.

Сухие ветки норовили ухватиться за одежду, и точно пытались не пустить дальше, — Стенсеру чудилось, словно его предостерегали: «Дальше идти не следует, — думал он, под влиянием неясного предчувствия. — Это может закончиться неожиданно и явно плачевно… само собой, только для меня».

И в какой-то момент, когда света стало до неправдоподобного мало, что уж начало грезиться: «А не темнеет ли, средь бело дня?» — молодой мужчина не выдержал и поставил корзину на пушистую от зелёного мха землю.

— Я своё слово сдержал, — начал человек. — Больше я ничего тебе не должен!

Вновь где-то вверху раздался знакомый, пронявший до дрожи в ногах смех. Голос говорившего кота раскатывался по округе, и казалось, спускаясь к земле, звучал ото всюду.