Мари Бреннан - Чтоб никогда не наступала полночь [litres]

За ним откликнулись Темза, и городская стена, и Тауэр, и собор.

И вот к общему хору присоединился великий колокол Святого Павла. Звук нахлынул волной, пронизавшей насквозь все тело. Точно волнорез, хранящий гавань от шторма, Девен принял всю силу его удара на себя и велел входу затвориться.

Четвертый удар… восьмой… и, наконец, двенадцатый. Последние отголоски ударов колокола Святого Павла стихли, а следом за ним умолкли и все остальные лондонские колокола. Дождавшись полной тишины, Девен отнял ладонь от камня и медленно, с опаскою поднял взгляд. Что, если он ошибся? Что, если он спас Чертог, а Луну оставил без защиты, и она рассыпалась, обратилась в ничто?

Но нет, опасения оказались напрасны. Подняв взор, Девен встретился взглядом с Луной, а та, улыбнувшись, привлекла его к себе, припала губами к его губам.

– Я назову тебя первым из своих рыцарей – если, конечно, ты согласишься назвать меня своей леди.

Воспоминания:

9 января 1547 г.

Он шел вдоль длинной, украшенной колоннадой галереи, вслушиваясь в стук собственных каблуков, изумленно поглаживая ладонью каменные бока колонн. Великий дворец никак не мог появиться здесь, сделавшись явью в течение считаных минут, однако он видел это собственными глазами. Видел, и, более того, тоже приложил к его сотворению руку…

Эта мысль кружила голову до сих пор.

Дворец был огромным, куда больше, чем он ожидал, и пока что почти пустым. Сестры, хотя и заглядывали время от времени в гости, предпочли остаться дома. «Ничего, – уверяли они, – как только слух разойдется, как только дивный люд в это поверит, другие придут, непременно придут».

Однако сейчас весь этот дворец принадлежал только ему да женщине, которую он разыскивал.

Отыскалась она в саду – так они называли это место, хотя до сада ему было еще далеко: скамью на берегу Уолбрука окружали лишь несколько нарядных цветочных кустиков, подаренных сестрами на новоселье. Она сидела не на скамье, а рядом, на голой земле, и задумчиво, отстраненно шевелила опущенными в воду пальцами. В саду царила приятная прохлада – совсем не то, что зимняя стужа, сковавшая мир наверху.

Когда он сел рядом, она даже не шелохнулась.

– Вот, еще семян принес, – сообщил он. – Дара сажать да растить у меня нет, но не беда, Гертруду уговорим, ведь это не розы.

Она не ответила. В глазах его отразилась тревога и нежность.

– Суспирия, взгляни на меня, – сказал он, взяв ее за руку.

Глаза ее блестели от слез, однако гордость не позволяла ей плакать.

– Все это впустую, – заговорила она. – Ничего не вышло.

В ее мелодичном голосе слышалась дрожь.

– А помнишь этот звук, полчаса назад?

– Какой звук?

– Вот именно, – победно улыбнулся он. – Полчаса назад звонили колокола всех церквей в Лондоне, а ты ничего не слыхала! Наш дворец – укромная тихая гавань, другой такой не существовало даже в легендах. Со временем здесь соберется множество дивных, а ты говоришь: все впустую!

Высвободив руку, она вновь отвернулась в сторону.

– Но проклятие так и осталось со мной.

Да, разумеется… Суспирию Фрэнсис знал куда дольше, чем можно было подумать, взглянув на его лицо: среди смертных он не жил уже много лет. Этот дворец сам по себе был грандиозным предприятием, задачей, приводившей обоих в восторг. Как они оба мечтали о великих делах, которые смогут свершить, когда он будет построен! Но изначальная цель сей затеи была иной, и Суспирия не забывала о ней ни на миг.

Да, в этом смысле все их старания действительно пропали даром.

Придвинувшись ближе, он нежно обнял ее и привлек к себе. Суспирия покорно прилегла, опустив голову к нему на колени. «Может, сказать ей правду? – подумал он, бережно откинув с ее лица непослушную прядь волос. – Может, признаться?» Он знал: это лицо – лишь иллюзия, созданная, чтоб спрятать за нею старость и увядание. Знал, и правда его не отпугивала. Пугало другое: не оттолкнет ли ее его признание? Что она скажет, узнав, что ему все известно?

Посему он, как всегда, промолчал и прикрыл глаза, на время забыв обо всем, кроме ее шелковистых волос да тихого плеска Уолбрука.

Этот негромкий звук освободил его от оков разума, повлек туда, где хватка времени слабеет и разжимается, и там, в этом месте, перед ним возник образ…

Почувствовав перемену, Суспирия высвободилась из его замерших рук, села, заключила его лицо в ладони.

– Видение?

Не в силах вымолвить ни слова, он кивнул.

Лицо Суспирии озарилось знакомой мечтательной, нежной улыбкой. В последнее время он видел ее нечасто.

– Мой Тиресий, – проворковала она, гладя его по щеке. – Что же ты видел?

– Сердце, – шепнул он в ответ.

– Чье сердце?

Фрэнсис только покачал головой. В который раз он видел, но не понимал…

– Сердце, отданное в обмен на яблоко из нетленного, вечного золота. Что это значит, понять не могу.

– Я тоже, – призналась Суспирия. – Однако смысл твоих видений ускользает от нас не в первый, и, думаю, не в последний раз.

Совершив над собою усилие, он сумел улыбнуться.

– Неважный из меня провидец. Похоже, я слишком долго прожил среди вас и больше не могу отличить настоящих видений от собственных фантазий.

Суспирия рассмеялась, и Фрэнсис счел это победой.

– Какие игры мы с тобой можем разыгрывать! Ведь большинство дивных готовы принять за истинные пророчества самые странные вещи. Можно отправиться ко двору Герна [55] Герн (или Херн-Охотник) в английском фольклоре – лесной дух, призрак, носящий на голове оленьи рога. и учинить там великое замешательство.

Чтоб ей стало легче на сердце, он с радостью согласился бы и на эту затею, пусть даже рискуя навлечь на себя гнев великого короля в венце из оленьих рогов. Но тут его внимание отвлек новый звук. К негромкому журчанию ручья прибавились чьи-то шаги, донесшиеся из коридора, ведущего к саду.

Услышала их и Суспирия. Поднявшись, оба увидели в арочном проеме пухлую фигурку Розамунды Медовар. Мало этого, явилась она не одна: за нею стоял незнакомый Фрэнсису дивный – усталый, в дорожной пыли, с огромным вьюком за плечами.

Фрэнсис взял Суспирию за руку. Та вопросительно подняла брови.

– Похоже, к нам прибыл новый жилец. Идем, поприветствуем его вместе.

Большой Виндзорский парк, Беркшир,

11 июня 1590 г.

Должно быть, этот дуб стоял здесь от начала времен – столь он был огромен и древен. Его толстые ветви тянулись в стороны, точно могучие руки, укрывая землю у корней изумрудными тенями.

Под этим пологом собралось более четырех десятков гостей. Такого собрания дивных владык еще не видела Англия! Сошлись они со всей страны, из Камберленда и Нортумберленда, из Корнуолла и Кента, и со всех межлежащих земель – короли и королевы, лорды и леди и прочие великие да знатные особы, а в стороне, в почтительном отдалении, выстроилась их свита… От всего этого великолепия просто захватывало дух!