Доминик Пасценди - Коншарский стрелок [СИ]

Я вспомнил тех, кого потерял из своих людей: Урлана, осторожного и смышленого, как нечистый зверь, от которого его имя; Малыша, громадного, надежного и простодушного, пришедшего ко мне совсем юнцом, бросив отца, богатого крестьянина, у которого Малыш был наследником; Мангордо, вернее, Маннгарда из Фалы, бывшего имперского копейщика, с которым мы, может быть, стояли на одном поле битвы по разные его стороны — и, может быть, не один раз; и даже Полуоборотня, с его осьмеркой: Тило, Лохматый, Каното Левша, Эноро Третьяк, Молчун, Халиец, Ролино Упертый — Полуоборотня, который предал нас, скорее всего, обманутый и не по своей воле; Полуоборотня, с которым мы чуть не убили друг друга, когда встретились впервые, Полуоборотня, свирепого и жестокого в битве, но удивительно чуткого и деликатного к своим товарищам…

Я давно не умею плакать, но тоска рвалась из моего сердца, и я, глядя в небо, стал читать свою любимую молитву Деве:

Дева Пришедшая, Дева Милосердная, Дева Прекрасная,

Прости нас, неразумных.

Дева Пришедшая, Дева Милосердная, Дева Премудрая,

Помилуй нас, недостойных.

Дева Пришедшая, Дева Милосердная, Дева Всесильная,

Спаси нас, ради милости твоей!

Когда я опустил глаза, то увидел, что Мира из Эламы пристально смотрит на меня с выражением на лице, которое я снова не сумел понять. У меня дух захватило от ее красоты.

Мы уже почти проехали поляну, и я стал подумывать о том, где мы будем переседлывать лошадей, чтобы пересесть на заводных. Мы по-прежнему шли крупной рысью, стараясь наверстать пропущенное время. Тут Гааро, ехавший сзади, крикнул мне:

— Стрелок, нас опять догоняют!

Время будто вернулось вспять. Я заставил женщин спешиться и встать за лошадьми: хоть какая-то защита. Мы приготовили арбалеты. Я снял с вьюка тяжелый пехотный и вынул из седельных кобур два кавалерийских: свой правый и второй, который взял у Урлана. Тут мне в голову пришла хорошая мысль, и я успел вытащить из вьюков и зарядить еще два малых арбалета, доставшиеся нам от нападавших. Один я дал Меченому, а второй — Гааро, для второго выстрела (они с Гааро не умеют стрелять с двух рук).

Судя по пыли на дороге, к нам приближалось не меньше двух осьмерок. Что ж, шансов мало, но никто никогда не скажет, что Стрелок и его ватажники не сделали все, что могли.

Когда всадники приблизились на три сотни шагов, я выстрелил из пехотного арбалета. Попасть в летящего на тебя галопом всадника непросто: он движется, и его закрывает лошадь. А от лошади видны только лоб и грудь, попадание в которые не обязательно выведет ее из строя.

Но я сотни раз делал это, и в строю Коншарской тысячи, и один на дороге. И моя стрела снесла полголовы первому всаднику, отчего он откинулся в седле, а конь его, от рывка поводом, вдруг резко замедлил ход.

Я тут же схватил оба кавалерийских арбалета и успел разрядить оба, убив еще одного из противников и легко ранив коня второго. Тут стало ясно, что на нас шла всего лишь осьмерка: остальные лошади были заводными.

Мои ребята тоже выпустили по две стрелы, что стоило противникам двух убитых или раненых всадников и одного убитого коня (Гааро первым выстрелом промахнулся). На нас троих осталось четверо — не так плохо.

Они подлетели к нам, выставив жестким хватом кончары вместо копий. Меченый, еще слабый после ранений, оплошал, и его тело вылетело из седла; кончар остался в его груди. Гааро отбил прямой удар своим мечом, и они с его противником закрутились в схватке. Третий налетел на меня; гнедая, с которой я, по счастью, не успел пересесть, удачно отскочила даже без моей команды, и мне удалось махнуть ему концом ланскнетты по правому плечу со спины — впрочем, без особого успеха: он был в кольчуге.

Раздался чей-то крик:

— Гадину, гадину бейте!

Мой противник, крупный мужик с замотанной темным платом головой, кинулся к обочине, где стояли женщины. Его гнедой жеребец отбросил серую кобылку Галлы, и та сбила женщину с ног. Мужик резко осадил жеребца и одним рывком соскочил с него, разом оказавшись у медленно поднимающейся с земли Галлы. Его кончар легко пробил ее грудь, бросив женщину обратно на корни и траву обочины.

Я подлетел к нему сзади, и недавно наточенный клинок ланскнетты врезался ему в темя, застряв в затылке. Я выворотил ланскнетту, но тут моя гнедая стала оседать на задние ноги: оказывается, она получила аж две арбалетные стрелы в самом начале схватки. Я еле успел соскочить.

Последним из нападавших был тот, под кем убили коня; он уже подбегал к визенье, наставив на нее острие кончара. Та прижалась спиной к дереву и закрыла глаза ладонями.

Плат, закрывавший лицо нападавшего, размотался и слетел. Из-под него высвободилась и спускалась, развеваясь, на полгруди знакомая густая нестриженная и не заплетенная борода.

Магоро отвел кончар для колющего удара, который прибил бы госпожу Миру к дереву, как вертел жаворонка. Я с разбегу влетел между ними, даже не успев подставить клинок, только развернулся лицом к Магоро. Кончар рванул мою бригандину, глубоко рассекая ее и мое тело между рядами пластин, и уткнулся в левое плечо. Он отдернул меч, и из раны на руке фонтаном брызнула кровь. Жить мне оставалось минуту или две, и я использовал это время на полную. Сильным ударом ланскнетты я сбил его клинок вправо от себя, в неудобную для него сторону, и, вытянув левую руку с дагой, всем телом рухнул на него, вбивая дагу глубоко в левую сторону его груди, сквозь кольчугу и поддоспешник.

Последнее, что я увидел, было изумление и испуг на лице моего противника, залитом моей кровью. Мир потемнел, и я успел только подумать, что умираю, не нарушив клятву перед своим нанимателем. Может быть, зря.

Я очнулся от жгучего зуда в левом плече и в груди, а может, от того, что на лицо мое падали горячие капли.

Моя голова лежала на коленях госпожи Миры. Ее лицо было запрокинуто к небу, глаза закрыты, и из-под век текли обильные слезы, падая каплями мне на щеки.

Я поднял голову. Мне не верилось, что я жив. Госпожа Мира открыла глаза:

— Все мертвы, Стрелок. Все мертвы. Я не смогла. Меня хватило только на тебя.

Я с трудом встал. Меня шатало, и пришлось облокотиться о дерево, к которому ее едва не прибил Магоро. Мне было стыдно: за то, что я видел сейчас ее слабость, за то, что выжил, за то, что выжил один и за то, что радовался тому, что выжил. Вокруг все было в крови, пахло свежей смертью: кровью и нечистотами. Меня замутило, и я только успел отвернуться от госпожи Миры. Она все так же потерянно сидела на трухлявом пне, опустив плечи и глядя в землю. Ее дорогой плащ и грудь платья под ним были залиты кровью, голова простоволоса.

— Высокая госпожа не ранена?