Ольга Цветкова - Мю Цефея. Делу время / Потехе час

— Конечно-конечно, — закивал Витя, ошалело всматриваясь в Настю. — Ты не уходи только, я сейчас вернусь.

***

— Настюха, убери корму с моего курса!

Сзади загромыхал погрузчик.

Настя застыла на месте.

Погрузчик яростно гудел, а Настя с отстраненным удивлением ощущала, как по лицу текут слезы.

Гудение прекратилось.

— Слыш, ты чего? Случилось что-то? — Толя, обладатель той самой одутловатой рожи, участливо заглядывал в лицо Насти.

— От счастья плачу, — сказала Настя, — что я для тебя больше не новенькая, а Настюха.

Толя насупился.

— Я ж по-хорошему, — мрачно сказал он, — а ты все шуточки.

— Прости, Анатолий. Спасибо за участие, я пойду.

И Настя пошла. Она прошла мимо своей каморки, мимо охраны и мимо молча куривших сотрудниц склада, похожих друг на друга как сестры.

— Я есть хочу, — капризно сказал Федя, — отнеси меня на кухню.

Муж, усохший до размера пятилетнего ребенка, лежал на диване.

Настя встала перед ним и подняла руки. Она медленно повернулась и спросила:

— Ну что, нравится? Талия тонкая моя, ноги стройные?

— Меньше жрать надо и больше двигаться, — сказал Федя.

— Правильно, — согласилась Настя. — Но, как говорится, хочешь изменить жену, начни с себя.

Настя легко подхватила на руки Федю и вынесла его за дверь, сунув напоследок ему в карман несколько купюр.

Пока Федя слабо колотил в дверь маленькими кулачками, не в силах дотянуться до звонка, Настя тяжело кружила под музыку. В руке она сжимала рисунок, на котором на фоне соцветий сирени улыбалась хрупкая девушка.

Карл не знал, что подарить жене. У нее было все: дом, заколка из слоновой кости, макбук, статуя с острова Бали. Шуба. Собрание сочинений Камю. Рояль и шкура крокодила. Все! А день «Х» приближался с неумолимостью цунами.

Однажды Карл обреченно листал каталог в интернете, и взгляд его зацепился за баннер. «Консультант по дарам», — было написано там. Движимый отчаяньем, Карл тыцнул мышью.

Ответ пришел сразу. Надлежало прислать фотографию сна потенциального одариваемого и дату планируемого дарения «не позднее трех дней с момента подачи заявки на сайте». Он плюнул, захлопнул ноут и пошел спать. Издевательство просто!

Карл всерьез собрался отделаться бриллиантом, но за неделю до праздника, когда жена заснула, вдруг достал камеру. Вспышка высветила постаревшее лицо Клариссы, морщины на лбу и опущенные уголки губ. Карл всегда думал, что у счастливых людей не бывает таких губ… Он выключил вспышку и щелкнул в почти полной тьме, наугад. Быстро заполнил заявку и приложил файл с мутной картинкой.

«Однако!» — подумал Карл, получив счет. Весомость суммы неожиданно раззадорила, и он заплатил.

Наутро «даты дарения» Карл отлучился за вином, а когда вернулся, жена крутила в пальцах небольшой сверток.

— Люблю сюрпризы, — вежливо сказала она и принялась разворачивать бумагу.

Словно в видоискатель стало видно ее равнодушие, отстраненная улыбка и фальшивое предвкушение.

— Что ты можешь дать мне? — вопрошали уголки губ и сами же отвечали: — Ничего.

Фиолетовый ноготь подцепил крышку, и Кларисса замерла. Замер и Карл: на дне лежала горсть обточенных морем стекляшек. Вместо дорогого подарка ему подсунули морской хлам!

Карл собрался было расхохотаться, представить все шуткой и вернуться к плану с бриллиантом, но Кларисса подняла взгляд, и он опешил.

Вместо сытой грубоватой тетки на него смотрела девушка, на которой он когда-то женился.

— Как? — спросила Кларисса и ссыпала стеклышки на ладонь. — Я тебе не рассказывала, — прошептала она и пересыпала их в другую руку.

Уголки ее губ поднялись.

Кто-то всегда делает это лучше. Любое это . И суп, и букет, и оригами, я уж не говорю про прыжки в длину. Или в высоту. С шестом, например. Кто-то…

А чтобы быть кем-то, кто всегда делает это лучше, нужна самая малость. Чуть более зоркий взгляд, чуть более сильный выпад, немного проворнее руки. Ну что-то типа этого. Взять, к примеру, Масочника.

Он все время присматривается. Как та девочка, которая землянику собирает: «Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю…»

Зазевается — и пропала маска. Ее же на лету ловить надо: на землю упадет — разобьется на мелкие осколки.

Бредет Масочник по улочкам да по закоулочкам — вроде бы гуляет безмятежно, а у самого в рукаве сотни уловок припрятаны. Увидит грустного прохожего — и раз! — собачку потешную к его ногам выпустит. Прохожий улыбнется — горестная маска отвалится, тут-то Масочник ее подхватит да в карман спрячет.

Или заприметит воришку и следит за ним. Дождется, когда тот с добычей подальше убежит и остановится — дух перевести, да как свистнет! Тут сразу несколько масок: и страх, и недоверие, и злость.

Иногда приходится ему прямо на улице маски тасовать. Уж как он навострился!.. Мог бы быть лучшим игроком в серсо. Завидит, бывало, лихача, нащупает в кармане чью-нибудь осторожность, вытащит ее из-под других масок и забросит на водителя. Маска хоть и невидима, но на долю секунды обзор заслонит, а потом растечется по лицу гонщика — и вот он уже поаккуратнее рулит, да и смелости у него поубавилось. А смелость с уверенностью Масочник подберет, не думайте. Правда, случается, что тут же отдаст их робкому студенту, чтобы у него голос на экзамене не дрожал. А трусливому человеку добавит трусости, чтобы не хватило у него духа сделать что-то непоправимое; суетливому — беспокойства, чтобы тот все перепроверил и не волновался понапрасну.

Разве можно эти маски сравнить с теми, что делают на фабрике! Нет, конечно. Это как бутафорское яблоко сравнивать с настоящим. Или искусственные цветы — с живыми.

Вот только подолгу нельзя ему собирать, потому что маски срастаются друг с другом, проникают насквозь, слипаются и норовят прицепиться к Масочнику. Как только он это почувствует, так сразу бежит домой. Вытаскивает из карманов трофеи, раскладывает их пасьянсом по мастям и по силе, по значимости и по ранжиру.

Раздает нуждающимся, продает артистам.

— Занятная штукенция.

Травматолог Бабулин с интересом разглядывал розовую стрелу, лежащую в кювете. Потыкал пальцем оперенье в виде сердечка. Хмыкнул. Спросил:

— И много у вас таких… потерпевших?

Кардиохирург Голубь задумчиво посмотрел в потолок, словно туда проецировалась сводка для порционника, и пошевелил пальцами:

— Примерно семь палат.

— Ого! Впору объявлять пандемию.

— И не говори, — вздохнул Голубь. — Из операционной не выходим. Маску снимаем, только чтобы поесть. А костюм, бахилы, перчатки — как в них родились.