Сергей Михайлов - Трещина [СИ]

Борис с сомнением покачал головой:

— Вряд ли мы ему поможем.

— Не оставляйте меня, — взмолился Лепешкин, — я… я вам заплачу, много заплачу… у меня есть…

Борис изумленно поднял брови:

— Да? И в какой же, интересно, валюте? Керенками или царскими червонцами?

— Борис! Прекратите! Видите, человек бредит.

— Нет, нет, я правду говорю, — прошептал бухгалтер. — Я заплачу. Золотом!.. У меня много золота… в портфеле…

Лепешкин говорил с трудом, каждое слово доставляло ему немало усилий. Видимо, силы покидали его.

— Нам надо спешить, — произнес Николай, — а то будет поздно. Борис, беритесь…

— Портфель! — взвизгнул Лепешкин. — Портфель возьмите!

— Да где он, этот ваш чертов портфель? — раздраженно крикнул Борис.

Портфель лежал в двух метрах от головы Лепешкина, скрытый высокой травой, поэтому его удалось найти не сразу. Николай с трудом поднял его.

— Какой тяжелый! Вы что, камни в нем таскаете?

Лепешкин усмехнулся, печально покачав головой:

— Молодой человек, этим камням цены нет.

— Золото? — удивился Николай. Лепешкин молча кивнул. Борис присвистнул.

— А вы зря времени не теряли, — сказал он. — Золота в этих краях, действительно, много, вот и мы кое-что нашли. Только зачем оно вам?

Лепешкин укоризненно посмотрел на Бориса.

— Вы, молодой человек, — прошептал он, — плохо представляете себе стоимость содержимого портфеля. Я бухгалтер, через мои руки прошли сотни тысяч рублей, и я со всей ответственностью заявляю, что в этом портфеле золота, по крайней мере, миллиона на три.

— Ого! — Борис с почтительностью взвесил портфель на руке. — Только все эти ваши миллионы — пустой звук. Вы, гражданин бухгалтер, заражены предрассудками цивилизованного мира. А здесь мир иной, здесь даже на три миллиарда вы не купите себе куска мяса. В этом мире в ходу только реальные ценности, а золото — эквивалент, в котором здесь пока не нуждаются.

Лепешкин ничего не ответил и закрыл глаза.

— Ему плохо! — крикнул Николай. — Борис, он умирает!

— Нет, нет, я ничего, — пробормотал Лепешкин. — Это так… Вы, наверное, правы. Здесь золото никому не нужно. Но прошу вас, — с неожиданной горячностью произнес бухгалтер, — возьмите этот портфель с собой. Все-таки, может быть, вы вернетесь… И там золото принесет пользу людям.

— Вы все же думаете, что мы вернемся? — спросил Николай.

— Кто знает! Раз судьба привела нас сюда, значит, она может и вывести отсюда.

— Вот и наш инженер говорит то же самое, — задумчиво произнес Борис.

— Слушайте его, — напрягая последние силы, сказал Лепешкин, — он умный человек, он найдет выход.

— Вы вроде как последнее напутствие нам даете. Уж не помирать ли вы собрались, а?

Лепешкин долго молчал.

— Когда я лежал здесь один, — наконец проговорил он, — мне было страшно. А теперь, когда вы рядом, я не боюсь умереть. Нет ничего ужаснее одиночества; к сожалению, я это понял слишком поздно. А смерть моя действительно близка, и если я протяну до вечера, то это будет просто чудом.

В голосе Лепешкина не слышалось теперь ни волнения, ни беспокойства, говорил он медленно и совершенно бесстрастно.

— Я поступил подло, — продолжал он, — и за это поплатился жизнью. Если можете, простите меня, я перед вами очень виноват.

Глаза его горели каким-то странным огнем.

— Зажигалку вы найдете в портфеле, а нож, к сожалению, они забрали.

— Кто — они? — насторожился Борис.

— Люди, которые спустились с деревьев. Они забросали меня камнями. Несколько камней попало мне в голову, и я потерял сознание. Но я все же успел их разглядеть; их было около дюжины, они сидели на деревьях и, видимо, поджидали свою жертву. На мою беду, этой жертвой оказался я.

— Как они выглядели?

— Небольшого роста, смуглые и очень проворные, словно обезьяны. Когда я очнулся, никого уже не было. Нож, лежавший у меня в кармане, исчез. И тогда я понял, что жить мне осталось считанные часы. Я потерял много крови и не мог самостоятельно передвигаться, я решил дожидаться своего часа здесь, не надеясь на какую-либо помощь. К счастью, судьба послала мне вас.

Николай и Борис стояли по обе стороны от умирающего Лепешкина, слушая его печальный рассказ. Им было неловко из-за своей беспомощности, своей бездеятельности, своего крепкого здоровья, наконец. А Лепешкин умирал, это было видно даже неопытным глазом. Дыхание становилось все тяжелее и прерывистее, голос срывался на хрип, движения рук стали судорожными и бессмысленными, а в глазах светилась такая тоска, что молодые люди, при всем своем недоброжелательном отношении к маленькому бухгалтеру, не могли не почувствовать жалости к нему.

— Мы вас отнесем в лагерь, — сказал Николай. — Там вам будет лучше.

— Нет, нет! — запротестовал Лепешкин горячо. — Я дороги не перенесу… Все равно скоро наступит конец… Так зачем же мучить и себя, и меня лишними хлопотами? Подождите лучше здесь, я вас долго не задержу… Это… это моя последняя просьба.

Молодые люди молча кивнули. Лепешкин впился в их лица горящим взглядом.

— Скажите, — его дрожащий от волнения голос был еле слышен, — вы простили меня?

— Конечно, конечно, — почему-то смутившись, ответил Николай. — Успокойтесь. А мы попробуем сделать носилки: может быть, все-таки удастся доставить вас в лагерь.

…А в лагере тем временем происходили следующие события.

После того как молодые люди отправились в поисковую экспедицию, Олег Павлович тоже покинул лагерь и углубился в лес, чтобы пополнить запас дров.

— Не уходите далеко, — напутствовал его Климов, — не ровен час, попадете к каким-нибудь придуркам в лапы.

— Не беспокойтесь, Семен Степанович, я буду рядом.

Климов же, захватив свой инструмент, спустился к реке и, удобно устроившись на берегу, принялся что-то мастерить. Нож, подаренный накануне Николаем, действительно, был отличным, и Климов, ловко орудуя им, был очень рад своему приобретению. У автобуса остались только женщины. Под руководством Марии Семеновны работа по приготовлению обеда продвигалась быстро и весело. Девушки, несколько свыкшиеся со своим новым положением, порхали вокруг пожилой женщины, словно бабочки; их беззаботное щебетание, раздававшееся то там, то здесь, вносило в атмосферу лагеря домашний уют и какое-то неосязаемое тепло. Мария Семеновна с улыбкой смотрела на них и качала головой.

— Для вас это все романтика, забавное приключение, — сказала она девушкам, когда те оказались рядом, — а я ведь уже пережила нечто подобное сорок лет назад.

— Как так? — с недоумением спросила Татьяна.

— Да очень просто, — продолжала Мария Семеновна. — Я во время войны партизанской кухней заведовала, более двух лет в бригаде Ковпака по белорусским лесам колесила. Я в те годы совсем молоденькой была, вот как вы сейчас. Только кормить мне тогда приходилось не восьмерых, а сотню, а то и полторы бойцов. Вот где потрудиться пришлось!