Ли Брэкетт - Венерианская колдунья. Вуаль Астеллара (рассказы)

Он вдруг схватил Тревора за плечи и повернул лицом к громадному листу полированного стекла, вставленного в стену.

Это было зеркало для гигантов, в котором отражались вся комната и крошечные фигурки людей — жалких карликов в чуждом им мире.

— Иди, — сказал Гелт и подтолкнул Тревора вперед. — Полюбуйся.

Тревор стряхнул с плеча руку Корина, подошел к зеркалу, оперся на его холодную поверхность и вгляделся в отражение.

Да, это было правдой.

Между его бровями мерцал солнечный камень. Это лицо, знакомое, обычное, не такое уж безобразное, к которому он привык за всю свою жизнь, стало теперь каким-то чудовищным, неестественным, превратилось в маску гоблина со злобным третьим глазом, сверкающим во лбу.

Промозглый холод вполз в его сердце. Он попятился, его руки машинально потянулись к камню, рот скривился, как у ребенка, и две невольные слезы скатились по впалым щекам.

Пальцы коснулись камня, и на Тревора нахлынула неистовая злоба. Он яростно вонзил ногти в лоб и принялся царапать камень, не думая о том, что может умереть, если вырвет его.

Гелт наблюдал. Губы его улыбались, но глаза были полны ненависти.

Тревор почувствовал, что по щекам его льется кровь. А солнечный камень сидел на месте. Тревор дико застонал и вонзил ногти глубже, и Шеннеч позволил ему это сделать, покуда страшная боль чуть не разломила голову Тревора пополам, едва не свалив его на пол. Он сопротивлялся.

Тогда Шеннеч послал максимальный импульс своего мозга — не в ярости, ибо это чувство было чуждо ему, не из жалости, ибо он был не более жесток, чем его кузены-горы, а просто по необходимости.

Тревор всем существом ощутил эту холодную мощь, которая прокатилась по нему как лавина. Он постарался достойно встретить ее, по-прежнему отчаянно сопротивляясь, но она сломала его защиту, размолола воздвигнутые им барьеры, превратила в ничто его волю и вошла в бессильную цитадель его мозга.

В этой пошатнувшейся темной крепости все, что, собственно, и было Тревором, корчилось, изворачивалось и цеплялось за оружие ярости, за смутное воспоминание о том, как в узком, сжимающемся каньоне это оружие помогло ему отогнать врага и вырваться на свободу. Затем какой-то животный, дикий инстинкт, загнанный в самые глубины подсознания, посоветовал ему не спешить, не торопить события, схорониться и сделать так, чтобы то немногое, чем он еще располагал, осталось нетронутым и, быть может, незамеченным для захватчика.

Тревор вяло опустил руки, и мозг его расслабился, забился в хаотическом бессилии. Холодная черная волна чужеродной силы остановилась, а затем отхлынула.

— Твой мозг крепче, чем у этих выведенных в долине ко-ринов, — заметил Шеннеч. — Они покорнее «соколов», а ты помнишь, что однажды уже противостоял мне. Но тогда контакт был несовершенным. Теперь — другое дело. Не забывай этого, Тревор.

Тревор глубоко вздохнул и прошептал:

— Чего ты от меня хочешь?

— Пойди и посмотри на корабль. Твой мозг сказал мне, что он понимает в этих вещах. Посмотри, сможет ли корабль взлететь снова.

Этот приказ поверг Тревора в глубокое изумление.

— Корабль? Но зачем...

Шеннеч не привык, чтобы от него требовали объяснений, но тем не менее терпеливо ответил:

— Я проживу еще некоторое время, несколько ваших коротких поколений. Хватит с меня ваших долины и катакомб. Я хочу покинуть их.

Тревор понимал это. В том кошмарном сне он заглянул в мозг Шеннеча и теперь все понимал. На мгновение он почувствовал острую жалость к этому пойманному в ловушку странному существу, одинокому, единственному во всей Вселенной. Затем он удивился:

— А что ты будешь делать, если улетишь отсюда? Что тебе делать в другом месте?

— Кто знает? У меня осталось только одно: любопытство...

— Ты возьмешь с собой коринов и «соколов»?

— Некоторых. Это мои глаза и уши, мои руки и ноги. Тебе это не нравится, Тревор?

— Какое это имеет значение? — горько пожал плечами человек. — Пойду погляжу на корабль.

— Пойдем вместе, — отозвался Гелт и набрал охапку факелов. — Я покажу тебе дорогу.

Через гигантскую дверь они вышли на улицу и пересекли бесконечный квартал пустых домов.

Эти улицы и дома Тревор видел во сне.

Он обратил внимание на то, что Гелт повел его на другой конец города, в ту часть долины, где он еще ни разу не был.

Затем в голову ему пришла мысль, которую не смог выбить из сознания даже острый, болезненный шок пробуждения.

Джен.

Тревора вдруг охватила страшная паника.

Сколько времени прошло с тех пор, как в катакомбах на него упала тень? Много или мало? За это время многое могло случиться. Ему представилась мертвая Джен, разорванная «соколами», похожая на Хью с обнажившимися ребрами, и он шагнул к Гелту, владельцу женщины-рабыни. Но тут в мозгу у него зазвучала речь Шеннеча, к которой Тревор уже начал привыкать:

— Женщина в безопасности. Смотри сам.

Кто-то властно вторгся в сознание Тревора и направил его по совершенно иному руслу. Тревор ощутил странный легкий толчок контакта и вдруг почувствовал, как в его восприятии окружающего мира что-то меняется. Он смотрел на землю из-под облаков и различал внизу загон с многочисленными крошечными фигурками.

Своими собственными глазами он увидел бы их такими, какие они есть, но те глаза, которыми он смотрел сейчас, хоть и были зоркими, как у орла, но не различали цвета, а видели только черное и белое. В одной из фигур он узнал Джен. Он хотел подойти ближе, как можно ближе, и точка фокусировки, откуда он наблюдал, начала снижаться кругами. Джен взглянула вверх. Тревор увидел прошедшую по ней мрачную тень широких крыльев и понял, что видит глазами ящерицы-«сокола». Он повлек «сокола» наверх, чтобы не пугать девушку, но сначала разглядел ее лицо. Каменное, застывшее выражение исчезло и сменилось оскалом раненой тигрицы.

— Я хочу иметь ее, — сказал он Шеннечу.

— Она принадлежит Гелту. Я не вмешиваюсь.

Гелт пожал плечами:

— Бери, пожалуйста. Но держи ее на цепи. Она теперь слишком опасна и годится только на корм «соколам».

Корабль находился неподалеку от города. Он лежал на боку рядом с низким отрогом каменного барьера. Он упал тяжело, и некоторые из ведущих плоскостей прогнулись, но снаружи повреждения не казались неисправимыми. Были бы знания и необходимые инструменты для работы... Триста лет назад его можно было снова заставить летать, но те, у кого имелись необходимые знания, умерли, а каторжники хотели остаться здесь.

Прочный металл внешней оболочки корпуса неплохо сохранился за все три столетия в жесточайшем меркурианском климате. Он несколько проржавел, и там, где виднелись пробоины, внутреннюю оболочку проела ржавчина. И все же в целом корпус сохранил сходство с кораблем.