Ли Брэкетт - Венерианская колдунья. Вуаль Астеллара (рассказы)

— В сущности, не так уж и хорошо быть корином, а? Вы даже не можете почувствовать вкуса охоты и убийства. Неудивительно, что вы ненавидите всех. Люди порабощены, но они не ваша собственность.

Вероятно, коринам очень хотелось прикончить его, но они не могли. Это было запрещено. Тревор презрительно посмотрел на них. Драгоценности и роскошные доспехи, тяжелые от золота уздечки животных, оружие — все это выглядело теперь глупым, ненужным, как бумажные короны и травяные бороды, которые надевают дети, играя в королей. Здесь не было хозяев и слуг, здесь были только рабы и человекоподобные орудия таинственного разума. И солнечные камни служили клеймом этого истинного рабства.

Кавалькада наездников ехала все дальше.

Пустые улицы, пустые дома, окна, слишком большие, чтобы сквозь них смотрели человеческие глаза, ступени, слишком высокие, чтобы по ним взбирались человеческие ноги. Тьма, первый удар грома, первый блеск молнии между утесами.

Животные заторопились и, подгоняемые разрядами молний и едким дождем, готовы были пуститься галопом.

Всадники въехали на большую площадь. Вокруг громоздились плотные ряды домов, освещенные факелами. Из безмерно огромных дверных проемов выглядывали маленькие фигурки коринов.

В самой середине площади стояло низкое каменное здание без окон, с единственной дверью. Здесь Корины спешились и привязали своих животных.

— Слезай, — велел Тревору Гелт.

Красноватая вспышка в небе осветила лицо Корина. Каторжник скалился, как волк, готовящийся убить. Ударил гром, дождь превратился в ливень, и Тревора втолкнули в дверь.

Он спотыкался на выщербленных плитах, а Корины шли уверенно, ступая мягко, как кошки. Тревор понял, что они часто бывают здесь. Понял он и то, что они ненавидят это здание. Он чувствовал, как их тела источают ненависть и страх. Они не хотели идти сюда, но шли — так им было приказано.

Перед неожиданно возникшей перед носом лестницей Тревор едва не упал, но кто-то удержал его, подхватив под локоть. Ступени были очень высокие, спускаться по ним приходилось приседая и вытягивая ногу. От стеньг шел поток горячего воздуха, но Тревора знобило. Он чувствовал, что твердый камень ступеней стерт до глубоких впадин. Чьи ноги ходили здесь и когда?

Сквозь мрак на идущих наползал грязно-желтый свет.

Они спускались бесконечно долго. Свет стал ярче, и Тревор снова увидел лица коринов. Жара стала невыносимой, но сердце землянина все еще дрожало, как от холода.

Лестница привела их в низкий длинный коридор, такой длинный, что дальний конец его терялся в смутной дымке. Тревор подумал, что он пробит, наверное, в естественной пещере, потому что то тут, то там сквозь каменный пол пробивались тонкие струйки газа, наполняя помещение мрачным светом и запахом серы.

По обеим сторонам коридора тянулись ряды каменных статуй.

Тревор пригляделся к ним, и по спине у него поползли мурашки. Фигуры мужчин и женщин, вернее сказать, человеко-подобных созданий мужского и женского пола, сидели торжественные, нагие, сложив на коленях руки. Лица их были спокойны и сосредоточенны, а в глубоких морщинах, прорезавших впалые щеки, читалась затаенная, терпеливая печаль. Глаза их, сделанные из тусклого красноватого камня, неподвижно смотрели в противоположную стену. Вероятно, эти фигуры достигали в высоту футов двадцати. Они были мастерски высечены из какого-то материала вроде алебастра.

Гелт схватил Тревора за руку:

— Нет, обратно ты не уйдешь. Ты смеялся, не так ли? Иди дальше, а я посмотрю, как ты посмеешься теперь.

Тревора погнали дальше между рядами молчаливых, спокойных монументов с удивительно прозрачными задумчивыми глазами.

Мысли и чувства у них давно исчезли, но они были когда-то, пусть отличные от человеческих, но такие же сильные. Здесь не встречалось двух одинаковых лицом или телом. Тревор обратил внимание на детали, редко встречающиеся у статуй: искалеченная рука или нога, деформированное и полностью изуродованное лицо, которое ни один художник не избрал бы в качестве модели. Все они, похоже, были стариками, хотя Тревор не мог бы сказать, почему он так решил.

От главного коридора отходили другие. Насколько они были длинны, Тревор не знал, но видел в них такие же ряды сидящих фигур.

Статуи, бесконечное число статуй в темном подземелье города.

Вдруг Тревор остановился.

— Это гробница, — сказал он. — И это не статуи, а мертвые тела.

— Иди, — откликнулся Гелт, — и не смейся!

Корины схватили пленника, и их было слишком много, чтобы драться с ними. И Тревор понимал, что драться надо не с ними.

Кто-то ждал его в этих катакомбах, тот, кто один раз уже проникал в его мозг.

Они дошли до конца длинного коридора.

Бледный свет горящего газа озарил последнюю из сидящих фигур. Интересно, они так и умирали сидя или их приносили сюда потом? Ряды с обеих сторон заканчивались одинаково — два кресла друг против друга.

В конце коридора стояло особняком каменное кресло, и на нем тоже сидела человекоподобная алебастровая фигура. Каменные руки были тяжело сложены на каменных коленях. Фигура не отличалась от других ничем, кроме живых глаз.

Корины чуть отступили — все, кроме Гелта. Он остался рядом с Тревором, склонив голову, угрюмо и нервно сжав губы и не поднимая глаз. Тревор внимательно посмотрел в далекие темные глаза, похожие на два кусочка сердолика на алебастровом лице, но они были живыми, чувствующими и полными глубокой чужой печали.

В подземелье было тихо. Ужасные глаза тщательно изучали человека, и ненависть Тревора сменилась странной жалостью; он подумал о том, что обладатель этих глаз многие века погребен в собственном теле и прекрасно понимает безнадежность своего положения.

— Долгая дорога и долгое умирание. Благословение и проклятие моего народа.

Эти слова возникли в сознании Тревора, хотя уши не услышали ни звука. Тревор вздрогнул. Вспомнив мучительный миг в каньоне, он хотел повернуться и бежать, но тут же обнаружил, что сила исподволь, вкрадчиво, как скользящая тень, успела войти в него и бежать было запрещено.

— В этом радиусе действия я не нуждаюсь в солнечных камнях, — сказал беззвучный голос внутри Тревора. — Когда-то я в них вообще не нуждался, но теперь постарел.

Тревор смотрел на каменное существо, наблюдавшее за ним, и думал о Джен, о мертвом Хью, лежавшем в пыли, и ожесточение вновь охватило его.

— Я вижу, человечек, ненависть твоя так же сильна, как и страх. Ты хотел бы уничтожить меня? — В мозгу Тревора послышался мягкий смех. — Я наблюдал за многими поколениями людей. Все они умирают очень быстро. А я все еще здесь, как и до их появления.

— Ты не будешь здесь вечно, — огрызнулся Тревор. — Твои сородичи умерли. Умрешь и ты.