Роджер Желязны - Маска Локи

«Луи опять напился и вступил в армию», — была его первая мысль. «Как я объясню это Анжелике?» — тут же пришла вторая.

— Эй вы, лежебоки! Подъем!

Разве в армии не трубят горнисты или нет какой-либо другой обычной процедуры? Значит, Луи не в армии.

Люди вокруг него шевелились и стонали, урчали и пускали ветры, сморкались и приподнимались. Они вертели головами, словно бешеные боровы, высматривающие, что бы еще разнести. Один за другим недобрые взгляды останавливались на Луи Бреве. Голоса зазвучали громче: совершался утренний ритуал обувания, почесывания и возни с постелью.

— Кто этот новенький?

— Не знаю. Надзиратели привели. Ночью.

— Они его использовали?

— Нет. На нем нет отметки.

— Может, они слишком устали.

— Ну да!

— Может, не захотели огорчать леди.

— Или поделили его, ты понимаешь?

— Я же тебе сказал, на нем нет метки.

— Кончайте вы там! — Голос, прозвучавший из-за двери, выдавал многое: животный страх, ущербную властность, нервозность из-за постоянно подавляемых чувств.

Нет, решил Луи, он определенно не в армии.

Все еще держа голову неестественно прямо, он встал и двинулся по центральному проходу между койками.

— Эй, погоди! — крикнул кто-то.

— Послушай! Первым должен идти Перрик! — раздалось с другой стороны.

— Он может идти!

Внезапно все стихло.

— Должно быть, он из господ! — Последнее прозвучало при общем молчании и сказано было, скорее, себе под нос.

— Извините! — обратился Луи Бреве к двери. — Надзиратель, или как вас там, не могли бы вы подойти? Произошла ужасная ошибка.

— Извините! — пропел кто-то, передразнивая, вполголоса.

— Назад! — скомандовал кто-то сзади.

— Не зли Вингерта!

— Он нас всех отправит сегодня на дамбу!

Шаркая ногами, люди медленно направлялись туда, где стоял Луи. Теперь он ясно различил звук, которому вначале не придал значения и посчитал за галлюцинацию, — позвякивание цепей.

Стальная якорная цепь тянулась от кровати к кровати и между ногами людей. Ноги были соединены отдельными цепями, пристегнутыми к общей. Концы цепи, видимо, были присоединены к первому и последнему человеку.

— Что вы там делаете? — раздался уже знакомый голос, вероятно, принадлежавший мистеру Вингерту. В голосе послышалась угроза. В тишине шаги звучали очень громко. В дверном проеме возник силуэт мужчины и загородил свет.

Вингерт был огромен: широкоплечий, толстый, с широкими, как у женщины, бедрами и полными ляжками. Даже голова его была огромна. Нечесаные волосы свисали на глаза и воротник.

Его силуэт был большим и темным — только сверкали белки глаз, да блестело золото на среднем пальце правой руки. Золото и что-то еще, овальное, коричневого цвета. По-видимому, печатка.

Странное украшение для охранника спального барака, подумал Луи. Наверное, отнял его у какого-нибудь заключенного. Но, разрешив эту загадку, Луи тут же столкнулся со следующей: что он, Луи, здесь делает? Как могло случиться, что он очутился среди бандитов, не имея ни малейшего представления о том, как это произошло? |

Бреве пришлось на время отложить размышления, поскольку толстяк вошел в дверь, ступая, как тигр, пробирающийся сквозь высокие заросли.

Вингерт мог запугать обычных преступников, но не Бреве. Луи с девяти лет занимался боксом. Он тренировался на военной службе и в колледже и даже три года назад победил на местных соревнованиях по гребле.

Мужчина выглядел крупным, но рыхлым. Его руки, каждая величиной со смитфилдовский окорок, казались такими же дряблыми, как жир окорока.

Видя, что Луи с независимым видом стоит посреди комнаты, мужчина медленно, с презрительным видом направился к нему. Большие руки скрещены. Колени развернуты, чтобы придать большую устойчивость длинному телу.

Бреве приготовился: принял стойку, расслабил плечи, сжал кулаки и несколько раз глубоко вздохнул.

— Послушай, Вин, все в порядке.

Маленький человечек, такой же массивный, как надсмотрщик, но на две головы ниже, выступил вперед справа от Луи. Его шаг сопровождался громким лязгом.

— Он ничего не знает. Просто новый парень, и все.

Массивная голова повернулась в сторону коротышки. Прежде чем цепь опустилась, ближайший смитфилдовский окорок внезапно двинулся в нужном направлении и вошел в соприкосновение с протестующим. Человек согнулся вокруг руки, как тряпичная кукла, брошенная на спинку стула. Затем распрямился, теперь уже как резиновая кукла, пролетел над кроватями и стукнулся о стену на высоте шести футов, рядом с потолочной балкой. Это движение резко натянуло цепь с правой стороны, и половина присутствующих попадала.

Луи принял более низкую стойку.

Подбородок Вингерта повернулся в прежнем направлении, и тумбообразные ноги понесли его по проходу.

Все было кончено в три удара: Луи нанес прямой левой и правой апперкот, оба попали в точку; Вингерт, не шелохнувшись, выбросил руку и ударил Луи тыльной стороной, как человек, сметающий со стола капусту.

Камень или что-то другое, что было в руке надсмотрщика, ударило по лицу. Из рассеченной щеки брызнула кровь. Шея свернулась на сторону так, что Луи увидел свое плечо. Сила удара была такова, что Бреве полетел назад, через кровать, на колени одного из прикованных узников. Это движение так натянуло цепь, что теперь вся левая сторона попадала, как домино.

Успокоив весь барак двумя ударами, Вингерт направился к выходу. Он ступал по центральному проходу по-медвежьи косолапя, что было особенно заметно со спины. Луи попробовал подняться. Но когда он встал на колени, кто-то ударил его по затылку чубуком трубки, которая прежде была спрятана под матрасом.

Луи Бреве упал лицом вперед и потерял сознание.

— О мой бедный, мой милый!

Прохладные сухие пальцы прикасались к его лбу — единственному месту на лице, которое не опухло, не болело или не было забинтовано.

Луи лежал на нормальной постели, в нормальной комнате с оштукатуренными стенами, расписным потолком и толстым ковром, поглощавшим звуки шагов врачей, медсестер и сиделок. Его Клара с прохладными руками и копной золотых волос ухаживает за ним и притворяется, будто сильно расстроена его плачевным состоянием.

Но скоро Луи почувствовал себя почти хорошо. Конечно, у него болело все — самая сильная боль была глубоко в гортани, — но голова была ясной. В руках и ногах не было той свинцовой тяжести, которой всегда сопровождалось похмелье. Может, это благодаря лекарствам?

— Где я был? — Он едва расслышал собственный голос, приглушенный бинтами. Ему показалось, что нескольких зубов не хватает.

— Ты дома, дорогой.

— Это не Виндемер.

— Нет, конечно. Это мой номер в отеле. Я и не подумаю вернуть тебя на плантацию к этой женщине.