Роджер Желязны - Маска Локи

Тому пришлось взять обе ручки щипцов и широко расставить ноги. В теплой влажной атмосфере холодные испарения ото льда поднимались прямо к промежности. Он почувствовал озноб.

Тиффани подтащила пианино к бортику бассейна, наслаждаясь очевидным дискомфортом Тома.

— Опускай прямо в центр, в корзину, иначе он перевернет этот ящик и нам придется оплатить все спиртное.

Гарден глубоко вздохнул, поднял блок, перенес его через бортик, обо что-то слегка стукнув, и медленно опустил — не бросил — в приготовленную корзину. Пианино просело на шесть сантиметров.

— Для первого раза неплохо. Но впредь держи его подальше от моих волос.

— Да, мэм.

— Умница. Уже появляются первые посетители. Так что тебе лучше пойти на свое место и начать игру.

Как и было условлено, Александра вошла в казино на берегу ровно в восемь и подошла к третьему столу слева. Хасана не было. Некоторое время она наблюдала, как американец в белой кожаной куртке шесть раз ставил по тридцать тысяч долларов, каждый раз удваивая выигрыш, а потом все потерял. С последним поворотом колеса исчезли его последние деньги.

Александра не сомневалась, что колесо жульническое. Но чтобы обман был столь очевидным, такого она еще не видела.

— Здесь ваши деньги в опасности! — промурлыкал в ухо знакомый голос, едва различимый на фоне окружающего шума.

— Не беспокойтесь, мой господин. Но меня удивляет, почему вы выбрали это место.

— Божий ветер дует мне в спину.

— Вашей организации нужны деньги?

— На то есть богатые американские арабы, полагающие, что их пожертвования помогут избавить Святую землю от неверных. Что мне нужно, так это оправдание для уже имеющихся денег.

— Палестинский плейбой в Атлантик-Сити?

Он едва заметно улыбнулся.

— Тебя могут принять за перса в изгнании или за богатого египтянина, — продолжала она, поддразнивая.

— Я человек со множеством лиц.

— И множеством целей. Зачем ты позвал меня?

Вокруг опять поднялся шум. Это поздравляли случайно выигравшего. Александра с Хасаном присоединились к аплодисментам.

— Вы с Гарденом болтаетесь здесь. В этом плавучем борделе. Почему?

— Это его идея.

— Ты что, сама не способна развлечь его?

Александра фыркнула:

— Он хочет заработать деньги. У него нет денег на поездку.

— Ты могла бы их предложить.

— Предлагала. Но он гордый, хочет сам платить за все. Я не могу его торопить, не вызвав подозрений. Если я начну давить на него, он это почувствует.

Хасан прикрыл лицо, заслоняясь от вспышки фотографа. Он ответил из-под руки:

— Ты же знаешь, есть график.

— У Гардена свой график, — шепнула она ему в затылок. — Либо он должен быть уверен в том, что путешествие — его идея, либо можешь надеть ему мешок на голову и похитить.

— Похищение предусмотрено на соответствующей стадии. Его тело без мозга для нас бесполезно.

— Тогда позволь мне вести дело самостоятельно.

— В борделе?

— Удовольствие и боль оказывают должное воздействие.

— Особенно боль.

— Садист! — Александра тихонько показала ему кончик языка, чтобы никто не видел.

— Возможно. Подготовь его. И доставь вовремя в нужное место.

Хасан отошел в сторону.

— Но куда?.. — Ее вопрос повис в воздухе.

Элиза: Доброе утро. Это Элиза 774, дежурная.

Гарден: Я хочу поговорить с Элизой 212. Это Том Гарден.

Элиза: Соединяю... Да, Том. Спасибо, что вызвал меня. Для тебя не слишком поздно?

Гарден: Не особенно. Я снова работаю — если это можно назвать работой.

Элиза: Я не понимаю.

Гарден: Я работаю в «Холидей-холл» в Атлантик-Сити.

Элиза: Извини, пожалуйста. Провожу обработку... Я не знала, что в этом заведении есть пианино.

Гарден: А там его и нет — только клавоника. Но они хотят, чтоб я на ней играл. В промежутках между приятельскими ныряниями, ощупываниями и щипками. Я весь в синяках. Думаю, они вывихнули мне палец.

Элиза: Ты больше не видел смуглых приземистых мужчин?

Гарден: Множество — и женщин тоже. Все толстые и уродливые. Но без плащей, револьверов, кольчуг. В этом и состоит преимущество нудистского бара.

Элиза: Тебя могут утопить.

Гарден: Только шутки ради. Кроме того, у меня есть ангел, который держит мою голову над водой.

Элиза: Еще какие-нибудь сны?

Гарден: М-м-м.

Элиза: Что это значит?

Гарден: Один... Плохой.

Элиза: Расскажи. Пожалуйста.

Гарден: Это, вероятно, был какой-то вид возврата к прошлому. Я вспомнил работу, которая однажды была у меня в Филадельфии. Большой колониальный дом посредине двенадцати акров земли с газонами и деревьями. Доски, камень, широкий балкон и четыре толстых колонны. Похоже на Тару.

Элиза: Тара? Что такое «Тара»? Это место?

Гарден: Вымышленное. Поместье в «Унесенных ветром» — в старом кино. Прошлого столетия.

Элиза: Беру на заметку. Продолжай.

Гарден: Я должен был играть на дне рождения в одной семье. Идея вечеринки была заимствована из этого фильма. Предполагалось, что все будут одеты в сюртуки и кринолины, хотя получилось некоторое смешение стилей. У нас оказались костюмы лет на сто более ранние — мундиры французских гренадеров, оплетенные тесьмой, платья в стиле Империи, брюки со штрипками, черные пиджаки и платья с бахромой и длинными шлейфами.

Они заказали старую музыку. Стефан Фостер, «Лебединая река», или что-то в этом духе. Никакого джаза или страйда. Так что я отошел от всех современных мелодий и погрузился в музыку прошлого. Вот тогда-то все и началось.

Элиза: Когда ты играл?

Гарден: Да. И еще раз, сильнее, во сне — следующей ночью.

Элиза: Что именно началось?

Гарден: Я покинул себя и превратился в другого, кого я не знаю.

Элиза: Расскажи.

Луи Бреве очнулся. Его подташнивало. Он лежал на спине, ощущая во рту кислый вкус слюны. Желая загородиться от света, он прикрыл глаза ладонью и перевернулся на живот.

Вместо привычного свежего белья щека наткнулась на грубую ткань матраса. Мерзкий запах проник глубоко в ноздри, и Бреве, широко открыв глаза, приподнялся на руках.

Голый матрас, запачканный пятнами крови, остатками рвоты. Койка из железных трубок, некогда белых, на которые натянута сетка из крученых конопляных веревок. Пол из неструганых сосновых досок, в щели набилась грязь. Грязь, казалось, медленно колышется... это ползали тараканы, освещенные тусклым светом.

Бреве задумался: ни дубового пола, ни узорчатого ковра, ни кровати орехового дерева, ни простыней, ни наволочек, ни подушек. Это не спальня Луи Бреве.

Итак, где же он?

Стараясь не шевелить головой, раскалывавшейся от боли, Бреве медленно сел. Он посмотрел налево, потом направо, старательно избегая солнечных лучей, лившихся в дверь в дальнем углу. Стены обшиты сосновыми досками. Квадратные прорези, напоминавшие окна, — незастекленные и незавешенные, с железными решетками. Длинный ряд коек. На матрасах — бесформенные тела, облаченные в грубую голубую ткань.