Роджер Желязны - Маска Локи

— Я же ему не представился.

— Да, но ведь он видел след от креста, который вы спороли с туники. Я заметил, что он очень внимательно его разглядывал.

— И поскольку я не вошел в его шатер с гордым видом, Саладин решил, что тунику я украл. О человеке судят по делам и речам, не по одежде. Это понимают даже сарацины.

— Почему он отпустил вас? Кажется, он решил это после того, как подержал в руках Камень.

— Ты это заметил, да?

— Я замечаю все, мессир. Как вы учили.

— Я горячо молился, чтобы он отпустил нас. Воистину дар небес, что он не забрал Камень.

— Этот Камень так важен для вас? Почему?

— Ах, Лео! Хватит вопросов. Ты должен оставить мне хоть что-нибудь, чему я еще могу научить тебя.

— Ладно. Я могу подождать. Но не слишком долго.

— Что вам от нас нужно? — взревел Роджер, Великий Магистр Ордена госпитальеров. Голос его гремел под сводами трапезной в Яффской крепости.

Рыцари зашумели. До Амнета донеслось: «Слушайте, слушайте!», «Никогда!», «Не хотим!».

—Только сам Папа может приказать госпитальерам сражаться, — продолжал Роджер более спокойно. Было ясно, что он не считает себя обязанным оправдываться перед посланцем.

— Это правда, — согласился Амнет, повышая голос, чтобы перекрыть шум. — Ваш Орден — так же как и мой — подвластен только Его Святейшеству. Однако интересы этой страны и короля Ги более близки нам.

— Ги связался с Шатийоном и сам лезет дьяволу в пасть. Пусть сам все и расхлебывает.

— А если Ги не отдаст Шатийона дьяволу, что тогда?

— Э? — Роджер задумался.

— Если король Ги поднимет франков на битву с Саладином, а госпитальеры останутся в стороне — что тогда?

— Тогда Ги окажется в дерьме.

— А если Ги разобьет сарацин?

— Э?

— Если франки победят, а госпитальеры будут сидеть сложа руки, для них это кончится плохо. Десятина будет поступать не столь регулярно. Долги будут выплачиваться не столь быстро. Некоторые угодья, полученные в дар от некоторых королей, могут быть востребованы обратно.

— Это нам не впервой. Мы уже почувствовали тяжесть королевского гнева.

— А Его Святейшество... он будет улыбаться, как Бог, глядя на все это с горных высот. В конце концов, наш Урбан отнюдь не государственный муж. Он не желает отказываться от обличения королей и властей предержащих, не так ли?

— А-гмм... — Роджер потерял дар речи.

Тишина в зале, за спиной Амнета, нарушалась лишь шарканьем сапог по каменным плитам.

— Если король Ги и те, кто выступит с ним, потерпят поражение, вы немного потеряете. Конечно, силой своих мечей вы сможете удержать позиции в этой варварской стране. Но если король Ги и князь Рейнальд одержат победу, они станут сильнее, чем прежде, — а разве кто-нибудь будет молить Бога о другом? Тогда ваши позиции пошатнутся.

— Ты уверен?

— Это очевидно.

— Но говорят, тебе известно будущее. Видел ли ты, при помощи своей белой или черной магии, исход этой затеи?

Прежде чем ответить, Амнет помолчал. Перед его глазами всплыло видение: беспощадное смуглое лицо с пышными усами...

— У меня нет такой власти, если я правильно понял вопрос.

— Это не ответ, Томас Амнет.

— Это единственное, что я могу сказать, мой господин.

— Ты заморочил нам головы домыслами и загадками, тамплиер.

— Я просто указал на все ловушки, что расставляет вам ваша же линия поведения, и на те преимущества, которые вы сможете обрести, если измените решение.

— Какие преимущества?

— Госпитальеры и тамплиеры долгое время были заодно.

— Не настолько.

— Правильно, магистр Роджер, у нас были разногласия. Но король будет вами весьма доволен, если вы снова поднимете мечи в его защиту.

— Что ты имеешь в виду под словом «доволен»?

Амнет задумался. Он был уполномочен только делать намеки, но давать прямые обещания — не в его компетенции.

— Если нам удастся прогнать Саладина с его айюбидами, появятся новые земли. Поля зеленой египетской пшеницы, месторождения железа на Синае, промыслы жемчуга на Красном море...

— И милые сердцу Ги тамплиеры получат все самое лучшее, не так ли?

— А разве отец не трудился более усердно для блудного сына, нежели для того, который остался покорным его воле?

— Опять загадки, Томас! Могу поклясться, у тебя найдется по одной на каждый день недели.

— Мой господин оказывает мне слишком большую честь.

— Достаточно большую, чтобы не спорить с тобой. Мы здесь люди простые. Доблестные воины. Благочестивые монахи. Честные купцы. Быстрые мечи и случайные союзы — не для нас.

— Но, мой господин...

— Нет, Томас. Мы порвали с королем Ги открыто. Мы не можем похоронить разногласия ради нескольких полей пшеницы и жемчуговых приисков.

— Я и не собирался покупать ваше решение, магистр.

— Нет, конечно, оно не продается. Если король Ги плохо кончит, мы не будем ликовать. Мы не будем молиться за сарацин. Но мы не протянем руки, чтобы вытащить Ги из той ямы, которую гордыня Рейнальда вырыла для них обоих... да и для тебя тоже, если ты заодно с ними.

— Я понял.

— Ты верный рыцарь и хорошо послужил своему Ордену, потому я не стану наказывать тебя за то, что ты посмел явиться сюда. Можешь возвращаться в Иерусалим — если сарацины тебе это позволят.

— Благодарю вас, магистр Роджер.

— Поспеши, Томас. Война на пороге.

На третью ночь Том Гарден начал улавливать ритм бассейна. Ему пришлось усвоить главное: любая женщина, которая не могла здесь подыскать себе никакого другого мужчину, кроме пианиста, была либо слишком застенчивой, либо слишком пьяной и потому не могла доставить много хлопот. Улыбка или легкое отстраняющее движение бедром отгоняли ее прочь. Пока он играл, все было в порядке.

Напротив, Тиффани и вторая официантка, Белинда, все время подвергались домогательствам — как со стороны мужчин, так и со стороны женщин. Порой эти атаки были ласковые и добродушные, порой — грубые. Заняв позицию наблюдателя, Гарден подсчитывал число шлепков, обжиманий и всевозможных запрещенных приемов, которые Тиффани приходилось терпеть целый час. Но ни одна из девушек ни разу не взвизгнула. Не грозила им, по всей видимости, и опасность захлебнуться — вполне хватало способности задержать дыхание на тридцать секунд. В ту первую ночь, после единственной яростной попытки вступиться за Тиффани, попытки, встреченной взрывом хохота, Гарден сказал себе, что не его это дело. Правда, порой его удивляло, что в воде не видно крови.

Том быстро понял, что здесь предпочитают ритмы девяностых годов, в основном медленный рок и иногда соул. Это он мог играть часами. Однако посетители желали услышать голоса саксофона и гитары. Увы, ни того, ни другого клавоника воспроизвести не могла.