Александр Виланов - Мёртвая столица [СИ]

Один, значит, нёс с собой больше, но решил не платить больше второго. Такие мысли сами собой закрутились в голове проводника, но он быстро прогнал их. Денег и так навалят с горой, не о них сейчас следует переживать.

— Ещё какие-нибудь условия? — спросила Сайтеми.

— Второе, куда более важное, так как от него будут зависеть уже не деньги, а ваши драгоценные жизни. На время пребывания в Турте вы оба должны беспрекословно подчиняться моим командам и в точности исполнять всё, что я потребую.

Разгладившееся было лицо ангела вновь прорезали недовольные морщинки.

— Не беспокойтесь, я не заставлю вас раздеваться или плясать себе на потеху. Но один шаг не в ту сторону — и я даже не возьмусь собирать ваши бренные косточки, чтобы отправить на родину. Так что, если я говорю стоять — значить стоять, говорю бежать — значит бежать. Говорю, что мы не можем пройти вон по той просторной и чистой улице — значит не можем. Это ясно?

Клиенты согласно кивнули.

— Третье и последнее. Я приложу все усилия, чтобы вы выполнили, что там собирались выполнять, и вышли из Турты на своих двоих. Но если вдруг по каким-то причинам один член группы будет ранен — например, ослушается моего приказа и залезет в ловушку, — возиться с ним никто не станет. Если один из нас не сможет двигаться дальше, остальные пойдут без него. Если вляпаетесь в неприятности оба — я возвращаюсь в Эркон и считаю работу выполненной. Есть вопросы?

— Не скажу, чтобы я была рада озвученным условиям, — протянула Сайтеми, переглянувшись с големом, — но выбирать не приходится. Мы согласны. Когда отправляемся?

Анорен широко расправил крылья, замедляя падение, и приземлился на белокаменную мостовую жилого квартала. Несмотря на всю возможную аккуратность, ноги больно ударились о твёрдый камень, и старый ма'аари едва не покатился по дороге.

Он был уже слишком стар для полётов. Пройдёт ещё месяц-другой, и придётся, того и гляди, передвигаться пешком, по-человечьи. Над городом парили в небе десятки крылатых силуэтов — молодые, полные жизни, способные хоть целый день напролёт не касаться земли. Анорен им завидовал, но не смел спорить с судьбой. У всего есть своё начало и свой конец, и жизнь дряхлого ма'аари, отсчитавшего уже восьмой десяток лет — не исключение.

Морщась от боли в стопах и коленях, старик проковылял к крыльцу и вошёл в невысокое двухэтажное здание с круглыми стенами, где вместе с Нерони успел прожить добрых полсотни лет. Теперь в этом доме остался лишь один хозяин.

Некогда уютный гостевой зал был невыносимо пуст. Не задерживаясь, Анорен поплёлся вверх по лестнице, радуясь, что в своё время не ограничился дырой в потолке, как любила делать легкомысленная молодёжь.

Поднявшись на второй этаж, он остановился, опираясь рукой о перила. Верхняя комната словно застряла во времени, ничуть не изменившись за прошедшие годы. Солнечный свет, с трудом пробиваясь сквозь алые занавески, почтительно сохранял в круглом помещении лёгкий полумрак.

По городу ходили слухи, будто старый вдовец превратил комнату почившей жены в настоящий музей, и, чего таить, так оно и было. Тумбы, кресла, диван и овальный письменный стол стояли в строгом соответствии с тем, как расположила их тогда ещё живая Нерони. Это место стало для Анорена святилищем, пожалуй, даже более ценным, чем Небесный Престол Ва'лара.

Старик не смел ничего здесь менять и переставлять, даже уборку он проводил со всей осторожностью, боясь хоть на дюйм сдвинуть вазу на столе или флакон на прикроватной тумбе. У Анорена не было гостей, а если бы кто и зашёл на бутылочку коньяка, то ни за что не был бы допущен на верхний этаж, дабы не нарушить неприкосновенность столь дорогих сердцу стен. Появление посторонних в комнате жены вдовец счёл бы святотатством.

Вот уже шесть лет в эту часть дома не ступал никто, кроме самого хозяина да, быть может, призрака любимой Нерони. Не то чтобы старый ма'аари верил в потустороннее, но слух, не оставивший Анорена с годами, то и дело улавливал доносящиеся сверху странные звуки. То стук, то шорох, то, поднявшись в пустую комнату, случалось заметить лёгкое колыхание покрывала на кровати.

Вот и сейчас, бегло осмотрев комнату, намётанный глаз уловил изменение — столь мелкое и незаметное, что никто другой не обратил бы внимания. Край шторы у правого окна чуть изогнулся, нарушив идеальную симметрию.

Покачав головой, Анорен приблизился к окну и поправил ткань. Теперь всё было на своих местах.

Старик ещё раз обвёл взглядом комнату, тяжело вздохнул и, вернувшись к лестнице, стал спускаться, осторожно нащупывая каждую ступень. День в столице Кеварина шёл своим чередом.

Пятеро подростков сошлись в круг в середине комнаты. Свечей не было, и хотелось успеть с ритуалом, пока свет заходящего солнца ещё проникал в сломанное окно покосившейся лачуги на окраине Турты. Меж ними на видавшей виды табуретке лежал ломоть чёрствого хлеба, горстка заляпанных медных монет и порванный ботинок.

Было зябко. Осень вступала в свои права, и это, как всегда, сулило тяжёлые времена для уличных беспризорников.

Арамео, вожак шайки, вытянул перед собой руку; меж сжатых пальцев поблёскивал крохотный пузырёк, внутри что-то шевелилось. Вил и Линсон приложили свои кулаки. Следующим в них уткнулась здоровая ручища Тореса — содранные костяшки ещё не зажили после драки с бандой беззубого Филигала. Завершил этот круг маленький кулачок плоскогрудой Перри, втиснувшийся между Торесом и Линсоном. Всего их было пять, и в каждом поблёскивал таинственный пузырёк.

— Мы собрались здесь, дабы перед лицом друг друга принести клятву беспризорника, самую нерушимую из всех клятв. — Молодой главарь силился придать своему хрипловатому голосу напыщенность, подчёркивая значимость момента. — Стоя над тремя символами суровой уличной доли, мы клянёмся: стать единым целым, никогда не предать и не потерять друг друга, а если потеряем, то найти любой ценой, чтобы воссоединиться вновь.

— Клянёмся, — тихо вторил нестройный хор четырёх голосов. Приходилось почти шептать, чтобы не привлечь взрослых с улицы — ведь всенепременно посмеются и, чего доброго, разгонят глупое сборище.

— Клянёмся, что останемся собой, что никто не посмеет повелевать нами, указывать и переделывать нас на свой лад. Клянёмся не согнуться пред злой волей жестокого мира, а если один из нас оступится на долгой дороге, подать ему руку и вернуть на истинный путь.

— Клянёмся.

Воля жестокого мира… Долгая дорога… Истинный путь… Стоило отдать вожаку должное — Арамео не только где-то вычитал, но и умудрился запомнить мудрёные слова, чтобы без запинки зачитать их в день клятвы.