Екатерина Лебедева - Конечная станция — Эдем

Нож, вспомнил я.

Однако это оказался не нож. Миниатюрный шприц-инъектор, поблескивая стеклянным боком, ударился о ножку кровати, но не разбился. Он был заполнен тягучей прозрачной жидкостью.

Удивительно, как изменилась комната, когда смотришь на неё с полного роста. Она стала выглядеть вдвое меньше. И тот, кто лежал, вывернув голову, с ногами, запелёнутыми одеялом, тоже странно преобразился. Теперь это был Угер. На поясе у него была фляжка, заметив которую, я ощутил страшную жажду.

Оставался второй. Он таращился на меня с диким ужасом.

— Я вставлю петарду тебе в дымоход, — сказал я.

Мне показалось это очень смешным. Окажись под рукой петарда, я бы непременно так и сделал. Но никакой петарды у меня не было, и зажигалки, чтобы её поджечь. И вообще, пора убираться, поэтому я взял инъектор и прижав его к тощей шее, нажал на кнопку.

Парень дёрнулся и обмяк.

— Вот и лежи.

В стеклянистых белках отражались световые зигзаги.

Я выбрался в коридор и запер дверь на ключ, а сам ключ положил в карман. Я боялся встретить Дитриха Трассе, потому что знал, что совсем не смогу двигаться. Они говорят вам: «Achtung!» и ты попался. Мордой в грязь, этому голосу почти невозможно сопротивляться, если не видишь точку , а я её видел, но всё равно: «Стоять смирно! — рявкают они. — Stillgestanden!» А потом: «Hinlegen! — Auf! — Hin...»

— Ну не-ет...

Дудки!

Коридор никак не кончался. Где-то висели часы, и в голове тикала минутная стрелка, отсчитывая: без четверти пять, без пяти, без двух минут...

В небе жёлто светился циклопический глаз. Hure отвели в бельевую. А утром мы устроим банкет. Волшебник Ланге наградил меня энергией чистого разума: я чувствовал, что могу читать созвездия, но для этого придётся выпустить точку , а этого-то я как раз не мог допустить. Ладно. Разберёмся.

Мысли вьюжили, а шорох шагов сливался в неясный шум, в какую-то многоногую зыбь, распадающуюся на отдельные сочетания букв: «ульте... айль... терих». «Навешали мне по чавке!» — сказал я протяжно, почти надеясь, что кто-то выглянет и станет в меня стрелять. Но никто так и не выглянул.

А я увидел дверь в бельевую.

***

— Что с вами сделали?! — только и сказала Афрани.

— Ничего.

Я прижал её к себе так крепко, как только мог. Зубы у неё стучали, и казалось, что это стучит сердце — громко и часто, лихорадочно сотрясая тело. В этот момент я понял, что пришёл домой. Может это неправда, но закрывая глаза, я всегда слышал шум дождевых капель, и этот звук — тихой, чистой воды — смешивался с дыханием, с простым чувством жизни, которое я любил.

— Всё хорошо, — сказал я. — Всё будет хорошо.

Она плакала.

Плакала, обнимая меня за шею.

— Что с вами сделали? Господи, Эрих! Ведь это же зверьё... что они... с вами?..

— Заживёт, — сказал я.

Гладя её по рассыпавшимся волосам, я и впрямь на секунду поверил, что всё закончится благополучно. Если на небе есть Бог, и не то, чтобы я сильно рассчитывал, но если, вопреки всему, он всё-таки есть, этот мрак, наконец, закончится. Я сохранил точку и разум вернулся ко мне. По крайней мере, его большая часть. Скоро настанет утро, и при свете всё будет выглядеть не таким безнадёжным. Если Йен всё же успеет, и если Карл откликнется и оперативно придёт на помощь...

И скоро настанет утро.

— Афрани!

— Что? — её испуганные глаза казались чёрными от зрачков.

— Нужно выбираться. Сейчас же.

— Сейчас, — повторила она. — Сейчас-сейчас. Эрих!

— Да?

— А что будет с остальными?

— Не знаю, — сказал я. — Часть, наверное, повяжут, а часть, конечно, сбежит. Ну и чёрт с ними! Главное разбомбить этот гадюшник.

— А старики?

Я промолчал. Ответ на этот вопрос напрашивался сам-собой, очевиднее некуда. Ликвидация концлагеря начинается с ликвидации контингента. Расстрельные группы, огонь, длинные и широкие рвы забрасывают лопатой, и земля шевелится ещё час; ещё час земляные соки ещё текут, издавая слабый, жалобно-монотонный стон, который потом затихает...

Здесь будет иначе — всего дюжина. Только суть от этого не меняется.

— Нежелательные свидетели, — сказал я. — Или заложники. На месте Трассе, я бы использовал их как заложников.

— Но вы не на месте Трассе, — задыхаясь, сказала она. — Нужно что-нибудь сделать, Эрих. Мы же не можем просто взять и сбежать?

— Мы-то как раз и можем. Да и то под вопросом.

Я долго вертел в голове этот мучительный паззл, поворачивал его так и эдак, но всякий раз натыкался на отсутствие одной из важных деталей. Шататься по лесу? В темноте далеко не упрыгаешь. Преследователи обнаружат и затравят нас быстрее поросячьего визга. Предположим, я ухитрился бы угнать фургон. Вряд ли Хуперт уносит с собой ключи, скорее всего, хранит их на приборной панели. Так. А потом? Ворота фургоном не выбьешь, это не бронетанк, а если и выбьешь, то в Грау нас опять встретит кордон и «мальчики Дитриха»... и других дорог, как назло, здесь нет и не предвидится. Какое-то патовое положение.

— Давайте поднимемся к Йозефу, — прошептала Афрани.

Зубы её постукивали, но в голосе уже не проскальзывали истерические нотки, она явно пришла в себя.

— Зачем?

— Он нам что-нибудь посоветует.

На мой взгляд, совет тут напрашивался один. Но внезапно я вспомнил про свою пиротехнику и настроение резко приподнялось, я улыбнулся. Таков уж он, эффект волшебства Ланге. Глоток «воли к победе» и ты готов идти по воде и по воздуху.

— А что ж. Можно.

Но вместо того, чтобы окунуться в фанфары, я получил напряжённый взгляд исподлобья. Афрани слегка отодвинулась. Теперь она смотрела на меня как крольчиха на волка. Очень испуганная крольчиха.

— В чём дело? — спросил я раздражённо.

Неловкое молчание.

— Я что, похож на торчка?

Она отвела взгляд.

— Ну...

***

Фантастическая ночь продолжалась.

Наиболее фантастичным в ней, конечно, было то, что до комнаты Мауэра мы добрались без происшествий. Тихо мигала красная лампочка, сестринский пост шелестел страницами так и не убранного журнала — «Фолькиш» или «Абентойер», и наши ноги издавали едва слышный шорох эльфийских туфелек, который затих, когда мы наступили на коврик.

Как и все старики, Йозеф Мауэр спал очень чутко.

— Кто здесь? — кровать заскрипела.

Щелчок.

В свете настольной лампы он казался ещё дряхлее. Он выглядел настоящей развалиной. Я горько пожалел, что позволил Афрани уговорить себя.

— Коллер.

— А, Коллер? Подождите...

Он подслеповато прищурился и нашарил на столе очки. От постели и от вещей пахло лекарствами – мирный запах, навевающий скуку и сон. Я зевнул. По бежевым обоям бежали паутинные лапки, и трещины на потолке тоже подмигивали мне, как знакомому.

— Так вы вдвоём. И... у вас что-то с лицом?