Дарья Беляева - Жадина [СИ]

Я прикладываю палец к губам. Ниса вздергивает уголок губ. Наверное мы забавные. Мы сидим так некоторое время, никому не хочется ее отвлекать, но и ждать больше нельзя.

Мы словно все сосредотачиваемся вместе с Нисой. Я ловлю себя на том, что пытаюсь вспомнить что-нибудь грустное, и вспоминаю, как далеко моя семья. Они где-то там, вместе, а я здесь и один.

Не один, с друзьями, но все-таки без них.

Уже и я готов расплакаться, хотя слезы противные, а Ниса нет. А потом я слышу голос:

— Я полагала, ты будешь хитрее, дорогая.

Я оборачиваюсь, вижу Санктину. Она вся в черном, в закрытой и длинной одежде. Ничего кокетливого, как на фотографии. На руках длинные перчатки, воротник схватывает шею. У нее красивое, надменное лицо. Лицо маминой ровесницы, но глаза острее. Охваченные алым губы в легкой улыбке. Она такая же, как и когда я увидел ее в первый раз. Только теперь я смотрю на нее со знанием, что это моя тетя. У них с мамой похожи губы, в остальном они разные, а контраст взглядов делает их вовсе противоположными. Я оборачиваюсь к Нисе, и в этот момент Ниса открывает глаза широко-широко, и я вижу, что она не грустная, а испуганная. Хотя ради этого мы сюда и приехали, и все даже оказалось проще, чем мы думали, она все равно испугана.

Ведь ее мама здесь, и Ниса, кажется, понятия не имеет, что с ней делать.

Смотреть на Санктину с осознанием того, что мы родственники странно. Я ищу в нас сходство, которого не искал в себе и Нисе. Я похож на отца, а Санктина не похожа на мою маму, мы отдалены друг от друга настолько, насколько возможно, но по неуловимым приметам я стараюсь понять, что у нас общая кровь.

Она вовсе не похожа на смешливую девушку с фотографии, которую сегодня утром будут держать мамины пальцы. У нее холодные глаза, и ее безупречно-прекрасное лицо кажется мертвенным не только от бледности кожи и желтизны глаз.

Затянутая в черное, она кажется призраком из старого дома. Для меня она им и является.

— Мама! — быстро говорит Ниса, и голос у нее меняется, из него пропадает гнусавость, и спокойствие тоже пропадает. Теперь она просто маленькая девочка, такая, словно я совсем ее не знаю. Их с Санктиной черты почти неотличимы, но Ниса напугана и растеряна, а Санктина холодна. Оттого кажется, что зеркало барахлит или что они просто две фотографии одной и той же девушки в разное время ее беспокойной жизни.

Пауза между ними смущает нас всех, но оказывается короткой. Санктина переводит взгляд на нас, и ее лицо, оставаясь холодным, приобретает нужное ей хищное очарование.

— Добро пожаловать в Парфию, малыши, — говорит Санктина. — Хотя я полагала, что вы найдете способ пройти паспортный контроль.

— Вы ждете нас в аэропорту? — спрашиваю я. — Наверное, это просто ужасно неудобно и утомительно.

— Наверное, — говорит Санктина. — Но я здесь только пятнадцать минут. Пунктуальность спасает от множества утомительных занятий.

Все-таки она другая, чем когда я видел ее в первый раз. Тогда мне казалось, что она волнуется за Нису, сейчас, бросив на нее быстрый взгляд, Санктина про нее словно бы забывает. Она кажется мне холодной и острой, такой, словно сделана из камня и льда. И в то же время необъяснимо притягательной.

Мама говорила, что любила в сестре огонь, которого в ней не хватало, но я не вижу в Санктине пламени. И все же, несмотря на это мертвенное впечатление, она невероятно обаятельна. Случайно брошенный взгляд, движение полных, рубиново блестящих губ, тонкие пальцы, затянутые в перчатки, касающиеся запястья другой руки. Кажется, словно каждое ее движение притягивает взгляд.

Она как очень хорошая песня, только вместо того, чтобы слушать, на нее нужно смотреть, и делать это можно бесконечно.

— Мама, дело в том, что…

Санктина поднимает руку, вынуждая ее замолчать, и я вижу, как Ниса захлопывает рот, словно она просто игрушка, которая подчиняется движениям хозяйки.

— Я знаю, — говорит Санктина.

От злости Нисы, которую она испытывала, когда поняла, что ее бросили родители, не остается и следа. Ниса кивает, сцепляет пальцы, и я вижу, как ногти ее оставляют бесцветные, бескровные полумесяцы под костяшками.

Я прежде не знал такую Нису, и смотреть на нее странно. Ниса самоуверенная, циничная, непробиваемая и влюбленная в еду (теперь безответно), она умеет быть справедливой и честной, она смелая. Вот какая должна быть Ниса. Сейчас вместо моей лучшей подруги — грустный, растерянный ребенок, который разочаровался в помощи, которую искал.

Я говорю:

— А помочь вы сможете? Нам нужна ваша помощь.

Санктина смотрит на меня. У ее желтых глаз узкие зрачки, а в радужке тонут туманности, каких нет ни у Нисы, ни у Грациниана, словно мертвой она пролежала слишком долго.

Точно, так и было. Мама ведь хоронила ее. Мама видела, как крышка гробницы скрывает ее лицо и тело.

Санктина смотрит на меня куда внимательнее, чем в прошлый раз. Ее язык касается ямки над верхней губой, словно голодная кошка смахивает каплю рыбьей крови.

— Жаль, что ты ничем на нее не похож, — говорит она. — Я бы посмотрела на нее снова.

Ее лицо становится неизмеримо прекрасным, потому что нечто человечное, крохотная искра, придает ее холодной красоте нежность и жизнь. Любовь может спасти, думаю я, даже того, кто умер двадцать два года назад.

Но ненадолго, черты ее снова приобретают мертвенность и остывают, когда она говорит:

— Но ты кровь от крови ублюдка, которому я оставила ее. Жаль, очень жаль.

Она оборачивается к остальным.

— Милая маленькая воровка, мечтающая поступить в настоящий Университет и молодой преторианец, которого мать и отчим выгнали из дома, потому что он стал акционистом, все правильно?

— А ты не скупилась на комплименты нам, правда, Ниса? — говорит Юстиниан, и я толкаю его в бок.

— Мы вас, наверное, очень забавляем, — цедит сквозь зубы Офелла, и ее извечная раздражительная вежливость ей отказывает, я слышу в ее голосе почти ненависть. Для Офеллы Санктина — символ тех страшных времен, когда ее народ считался кем-то вроде зловредных зверьков. Ужасные времена это такое дело — к ним не хочется возвращаться никому, потому что только после того, как история делает оборот, понимаешь, какие чудовищные вещи творились.

А ведь люди жили так долго, и никому не приходило в голову, что может быть по-другому. Всегда так получается, по всем учебникам и книжкам, что я читал.

— В любом случае, я очень рада вас видеть, — говорит Санктина, улыбается, и выходит все равно хорошо, хотя никто из нас ей не верит. Наверное, она могла бы показаться нам обаятельной и приятной, однако это не представляется ей необходимым, ведь если мы приехали сюда с Нисой все вместе, мы уверены, что Ниса одинока, и ее родители не слишком добрые люди.