Дарья Беляева - Жадина [СИ]

Оба они сумасшедшие, даже для нашего народа слишком, но дороги у них разошлись. Папа выглядит рассеянным человеком, я знаю о его жестокости, и он развлекается, смотря на записи с камер наблюдения. Это странно, но не совершенно безумно.

Я вспоминаю, что мама говорила о его взгляде на реальность, но для меня ее слова звучат, как сказка. Такая жутковатая идея, которая может вызвать мурашки по спине. Вроде тех, что заканчиваются словами «только не оборачивайся» или «но это уже не был твой друг». Только нельзя не оборачиваться, если таков сам мир вокруг, а измениться в любой момент может не только друг.

Папин взгляд, как будто он смотрит сквозь человека, с которым разговаривает, папины случайные фразы про то, что ничего надежного нет.

У нашего народа бывают странные идеи, но мало кого держат взаперти.

Словом, мне бы думать, куда мы попадем и что будем делать, но я думаю о папе и странном друге из его прошлого, знающем, что у моей мамы грустные глаза.

Так я засыпаю, и мне ничего не снится, только песок шелестит над головой, делая меня глухим к каким-либо снам.

Когда я открываю глаза, Юстиниан и Дарл обмениваются бутылкой над моей головой. Небо сумеречное, и я боюсь, что мир стал той единицей, что с минусом, однако судя по спокойствию Юстиниана, все в порядке.

Дарл отпивает воду, а остаток предлагает мне. Я беру бутылку, машина в этот момент останавливается, и меня окатывает теплой водой. Но это приятно. Дарл смеется, а Юстиниан говорит:

— Тебя нельзя пускать в пустыню, ты не умеешь экономить воду.

— Ты не умеешь прощать людям слабости, — говорю я. Слышу, как открываются двери машины и понимаю, что надо мной только потускневшее небо, а что вокруг совершенно непонятно.

Дарл с мальчишеской ловкостью спрыгивает с кузова, говорит:

— Теперь поможете таскать консервы. Миттенбал не попросит, он растяпа. Но я лентяев не люблю.

Я говорю:

— Мы с радостью вам поможем.

— Совсем как твой отец, — хмыкает Дарл, и взгляд у него становится ярче и дружелюбнее. Юстиниан смотрит на свои руки, будто не верит, что они способны к работе, вздыхает.

Мы выбираемся из кузова. Ниса обсуждает что-то с Миттенбалом, он изредка говорит нечто, вызывающее у Нисы либо удивление, либо скепсис. Интересно смотреть за людьми, говорящими на незнакомом языке и видеть те же реакции, ту же мимику, что и у тех, чью речь понимаешь. Но как бы ни было интересно, приходится взять коробку с консервами и следовать за Дарлом.

Действительно, мы в деревне. Тут одна улочка, где две противопоставленные друг другу линии невысоких домов разделяет полоса земли с узкими островками пожухлой травы. Пейзаж странный. Позади, за одной линией домов, метров за пятьдесят, разлеглась пустыня, а впереди, после второй линии домов, примерно на таком же расстоянии, стоит густой, темный лес. Мне казалось, что вся Парфия — сплошная пустыня, поэтому лес меня страшно удивляет.

Его неестественное происхождение очевидно. Слишком резкая граница между ним и пустыней, а в природе все мягко, сглажено. Золотые пески, полоса человеческой жизни и сразу высокие, напоенные водой деревья.

Все это имеет особое, божественное значение. Как и две линии домов. Они похожи на знак равенства. Домики красивые, разноцветные, хорошо покрашенные. У домиков ставни с нарисованными цветами и зверушками. У домиков крыши с разноцветной черепицей. Такое ощущение, словно все это придумывал ребенок, а проектировали очень любящие его взрослые.

Разноцветные дома, фигурки, вырезанные на перилах, все это здорово и мне нравится. Все окна обращены к лесу. В домах, находящихся со стороны леса, ни одного окна к дороге не выходит, это странно. Будто половина домов смотрит на другую, а вторая обижена и глядит на лес.

Мы следуем за Дарлом, таская коробку за коробкой в сарай, выкрашенный в мятный цвет. С моей книжкой я так и не расстаюсь, кладу ее каждый раз поверх консервов в коробке, словно она в любой момент может мне пригодиться. Я с восторгом смотрю на мир вокруг, он кажется мне таким странным. В детстве у Атилии был целый кукольный городок. Так вот, это место очень его напоминает. Международный язык детства — рисунки мелом, яркие краски, фигурки и детальки.

Вид деревни совершенно не согласуется с людьми в ней обитающем. Все те же рубашки или платья, идущие в пол. Только ткань легкая, почти невесомая. Пуговицы и запонки в виде птичьих черепков, как у Миттенбала. Наверное, в Парфии принято носить особые пуговицы и запонки в знак принадлежности к какому-то народу. В мире, где отношения между народами хорошие, это кажется отличной идеей, позволяет избежать путаницы, ненужных вопросов.

У нас дома, спустя двадцать два года, многим все еще не хотелось бы, чтобы о них знали, что они воры, или ведьмы, или варвары.

Всякий раз, как мы приносим коробку и ставим ее в выкрашенном в мятный сарае, мне хочется там остаться. Прохлада в нем стоит нежная, живая, такая приятная, что хочется закрыть глаза и некоторое время только для нее существовать.

Людей на улице не много, но для такой крохотной деревни, наверное, это даже чуть больше обычного. Три женщины сидят на веранде и пьют холодный чай. У одной на коленях кот, и она нежно гладит его, а я люблю котов, но когда смотрю на этого, вздрагиваю.

У него стеклянные глаза и шея на пружинке. Это игрушечный кот, но мурлычет он, как настоящий.

Я вижу, как девочки играют с фарфоровыми куклами. Сначала мне кажется, что они механические, потому что куклы бегут за девочками, догоняют их, а потом я понимаю, что никто не управляет ими. Чем больше я присматриваюсь к людям вокруг, тем более странными они кажутся.

Позади изящного старичка идет человек с бессмысленным взглядом и раскрытым ртом. Он вовсе не из нашего народа, потому как глаза у него стеклянные не в таком смысле, в котором обычно говорят, а в самом прямом. Это видно по тому, как падает на них свет.

Когда заканчиваются коробки, я говорю Юстиниану:

— Немного странно здесь все.

— Как в фильме ужасов.

Миттенбал махает нам рукой, говорит:

— Спасибо! Здорово, что вам нравится носить тяжести!

Но нам не нравится носить тяжести, думаю я, скорее стоило бы предположить, что мы старались помочь.

Офелла и Ниса смеются, и Миттенбал улыбается, словно бы не понимая, что здесь такого забавного, но решая поддержать веселье. Он рукой приглаживает непослушные, волнистые вихры и говорит:

— В общем, я хотел сказать, что здорово было бы поужинать вместе.

Я тоже думаю, что это очень здорово, поэтому киваю. Миттенбал мне нравится.

Его дом изнутри так же похож на кукольный, как и снаружи. Цветные шкафчики, креслица и зеркала. Все не слишком богатое, не изящное вовсе, но аккуратное и явно сделанное собственноручно и с любовью. Мне здесь уютно, хотя и совершенно непривычно.