Дарья Беляева - Жадина [СИ]

— Да, я понимаю. Вхождение во тьму и выход из нее — инвариант всех трансформаций. Мы выйдем после этого обновленными, не переживай.

— Ты вообще можешь быть серьезным?

— Не ругайтесь, пожалуйста, — говорю я. — Нам нужно быть вместе.

Мы одни, в незнакомой почти никому из нас стране, и у нас есть только машина. Ну, у меня еще есть немного денег, которые здесь не принимают и книжка, с которой я не расстаюсь на случай, если мир уйдет в минус.

Перевернется.

Я прижимаю книжку к себе как игрушку, пробую на зуб уголок.

— Мы хотим покинуть пустыню? — спрашиваю я.

— Да, — говорит Ниса. — Я рассчитываю сделать это до вечера. Я понятия не имею, куда мы поедем, но мы точно не останемся в Саддарвазехе. Скорее всего, едем к морю, в Гирканию. Там крупный курорт и большая текучка народа. Нас будет сложно найти. А потом улетаем обратно, в Империю. Здесь мне делать нечего.

— Хоть страну новую увидели, — говорю я. Отчасти я даже рад, родители будут счастливы, что я дома. Может, даже удастся не волновать их моей прошедшей поездкой в Парфию.

— Мы найдем выход, — говорит Офелла.

— Вы все это твердите, но пока что я выхода не вижу, — отвечает Ниса. А я говорю:

— Если выхода не будет, мы останемся с тобой до конца. Потому, что ты наша подруга.

— Думаю, если выхода не будет, вам лучше убить меня и спасти тем самым мир. Я прочная, но золото в сердце меня прикончит.

Я качаю головой.

— Стой, стой. Никто не будет тебя убивать. Если черви приходят, когда ты страдаешь, то мы просто постараемся сделать тебя счастливой.

А потом я понимаю, как все это невероятно обидно. Санктина, наверняка, уехала и уговорила Грациниана уехать, чтобы Ниса испугалась, чтобы почувствовала себя брошенной, чтобы расстроилась.

Чтобы она плакала.

Наверное, всю жизнь мама Нисы училась делать ее несчастной. И в этом она сейчас преуспевает. Я подаюсь вперед, целую Нису в щеку, губы мои касаются влажной, превращающейся в ничто кожи.

— Может поиграем в слова? — преувеличенно радостно спрашивает Офелла, а пальцы ее нащупывают последнюю в пачке сигарету, и она ругается:

— Я сдохну, если мы не найдем здесь заправку. А если найдем, я куплю целый блок имперских сигарет и буду курить их одну за одной.

— Пока с тобой не случится того, что ты предполагала в случае, если мы не найдем заправку. То есть, все пути ведут к одному состоянию.

Так что, в основном потому, что Юстиниан противный человек, мы начинаем играть в слова. Тут я хорош, потому что отлично запоминаю вещи, даже такие непонятные мне, как гипербола, аксонема и осциллятор. А Юстиниан все слова заканчивает на «ия», и они кажутся одинаковые: экзальтация, революция, репатриация, репарация, глобализация, рецепция. Так что все очень радуются и даже аплодируют ему, когда он говорит «фиксатив», хотя, что это такое, никто не знает.

Офелле все время достаются слова, которые должны начинаться на «я», а сигареты у нее закончились, поэтому она едва сдерживается, чтобы не швырнуть чем-нибудь в Юстиниана. А когда решает, что все-таки сдерживается зря, оказывается что в бардачке только флакончик дорогих духов Санктины.

— Возьми себе, если нравятся, — говорит Ниса, когда Офелла подносит колпачок к носу, вдыхая аромат.

В этот момент машина, словно решив, что мы неуважительно и преступно относимся к вещам Санктины, останавливается. Рывок получается такой сильный, что я ударюсь головой о переднее сиденье, а Офелла роняет духи, их отбрасывает вперед, и флакон разбивается о лобовое стекло. Осколки со звоном падают, а янтарная жидкость покрывает мир передо мной. Все заволакивает амброй, ванилью и чем-то перчено-острым.

Офелла ругается, Юстиниан смеется, а Ниса с глазами, не выражающими совершенно ничего, включает дворники.

— Они чистят снаружи, — говорю я.

— Упс, — говорит Ниса безо всякой интонации. — Точно же. Лучше и быть не может.

А через пару секунд нам приходится покинуть машину, чтобы не задохнуться, потому что с духами Санктины не справляется даже кондиционер. Мы выходим и попадаем прямо в объятья пустынного зноя.

— Как считаешь, у твоей мамы в багажнике не окажется шестилитровой бутылки воды? — спрашиваю я.

— Скорее, там окажется труп, — говорит Ниса. Она снова залезает в машину, сморщив нос проверяет что-то, вылезает.

— Бензина полно, — говорит Ниса. — Но тачка сдохла.

— Следующими будем мы, — говорит Юстиниан.

Офелла открывает капот, сосредоточенно что-то рассматривает, явно понимая нечто мне недоступное. Ей не хватает сигареты в зубах, судя по ее нервным движениям не только для образа автомеханика, но и физически. Она выглядит смешно, и от контраста очаровательно. В милом платье и блестящих балетках, с руками, покрытыми машинным маслом и терминами, которые я даже повторить не могу, словно они сказаны на незнакомом мне языке.

Мне кажется, мой мозг даже отключается, когда Офелла открывает рот, и я только вижу, как розово блестят ее губы. Ниса щелкает пальцами передо мной.

— Марциан!

— Что? Машина не работает?

Офелла говорит:

— Нет. И исправить без инструментов ничего нельзя.

Юстиниан говорит:

— Ниса, звони в автосервис. Но так как нам не нужны свидетели, приехавших мы убьем, а с помощью их инструментов Офелла починит машину.

— Что ты несешь? — спрашиваю я.

— Отпечаток медиа культуры, основанной на насилии.

— Да плевать на тачку, — говорит Ниса. — Все равно ее пришлось бы бросить неподалеку от первого же города. Если нас будут искать, то по ней в том числе.

А потом Ниса пинает фару, и я слышу звон, и осколки, бриллиантово сияющие под солнцем, разлетаются, погружаясь в песок.

— Давайте ждать попутку, — говорю я. — Но что воды нет все-таки жалко.

Даже от взгляда на солнце язык присыхает к небу. Жарко до невероятности. Я смотрю на пустыню, которая, кажется, не имеет ни конца, ни края. Такой золотой океан, состоящий из обжигающих капель. Рыжий и золотой заставляют небо синеть еще больше, и оно своим предельным цветом вызывает жажду. Офелла нервничает, что встретит змею или скорпиона, Юстиниан напевает детскую песенку о далеких краях, а Ниса снова и снова пинает машину, и однажды на бампере непременно образуется вмятина.

Мы явно далеко уехали от Саддервазеха, потому что навстречу нам ни одна машина не едет. В этом большом и пустом месте чувствуешь себя непередаваемо одиноким. Когда Ниса еще раз бьет бампер, я делаю шаг к ней, но меня останавливает Юстиниан.

— Позволь мне, — говорит он, а когда подходит к Нисе, на ладони у него сверкает фиолетовым преторианский нож. Ниса смотрит на него со злостью, но Юстиниан улыбается обезоруживающе и вгоняет нож в бампер машины. Я слышу шипение расходящегося под лезвием металла. А потом Юстиниан предлагает Нисе руку, словно она дама, которую он приглашает на танец. Ниса понимает его безошибочно. Она хватает Юстиниана за запястье, ведет его руку, заставляя втолкнуть лезвие ножа в металл. Железо плавится как масло от огня его души.