Дарья Беляева - Жадина [СИ]

— Я люблю их больше поцелуев, любимый. Мне хотелось смягчить для тебя эту правду. Ты же сам тут только что распространялся о каких-то тяжелых камнях. Я свой тащила сама. Словом, милая, для тебя это все не опасно. Просто дай этому уйти из тебя. Выполни свою миссию.

— Что станет с миром, мама?! — выкрикивает Ниса.

— Мир изменится. Самым непредсказуемым образом. Возможно, даже погибнет.

— О чем ты думала, когда соглашалась на это?!

Санктина смеется, а потом говорит:

— Есть такая хорошая фраза: пусть все умрут сегодня, а я — завтра. Мир мне не нужен, если там не будет меня. Грациниан, дорогой, только не делай вид, что ты злишься. Ты бы и сам согласился на такое ради этих лет со мной.

— О, милая, я просто в бешенстве.

По его голосу, впрочем, совершенно незаметно.

— То есть, вы не знаете, как это исправить?!

— Это воля богини, дорогая. Грациниан, может убьешь свою дочь ради общего блага? Ах, нет, ты ведь навлечешь на всех нас гнев Матери нашей.

Мне странно оттого, что Санктина в такой ситуации может издеваться. Словно это все ее злой розыгрыш? Наверное, в душе ей очень больно, и она пытается скрыть это.

Мне очень больно. Моя лучшая подруга — часовая бомба. Если ничего не сделать, весь мир изменится, а может и погибнет. Мои мама и папа, сестра, мои друзья, Ниса и я сам ничего не будем значить, когда минусовая реальность хлынет сюда.

Офелла говорила про ноль, который разложим на две единицы с разными знаками.

Но если две единицы снова сольются, это ведь опять будет ноль?

Я чувствую, что у меня коленки подгибаются, не от страха, а от чувства густого и наполняющего, наверное, это и есть отчаяние. Я ведь не могу попросить у моего бога, чтобы он поговорил с богиней Нисы? Она не ему принадлежит.

Но мы должны что-то придумать.

— Вы предали меня! — кричит Ниса. — С самого начала предали! Я вас ненавижу!

— Только не заплачь, дорогая. Ты приблизишь этим конец мира, каким мы его знаем.

В этот момент я слышу шум и звук падения, шипение. Сначала я думаю, что это Ниса бросилась на Санктину, но Ниса вылетает из комнаты со своей неясной для глаза скоростью, замечает меня, и глаза у нее дикие. Я думаю, что, может, сейчас она бросится на меня и вцепится мне в горло, и я тогда пойму, что подслушивать плохо.

Но Ниса только хватает меня за руку, и мы бежим. Я слышу шум и понимаю, что это Грациниан и Санктина дерутся. Они шипят, словно дикие звери, и мне вовсе не хочется смотреть на такую драку.

И на любую драку, я даже бокс не смотрю, потому что насилие это не выход.

Ниса заталкивает меня в комнату.

— Слышал все? — спрашивает она зло, но глаза у нее сухие.

— Да, — говорю я. — Прости.

— Да плевать уже.

Она отталкивает меня, бежит к Офелле и Юстиниану.

— Алло! Вы в адеквате?

Офелла зевает, Юстиниан переворачивается на другой бок, и Ниса становится еще злее.

— Просыпайтесь! Быстро! Мы отсюда сваливаем на хрен! Понятно? Сейчас!

Наверное, Офелла и Юстиниан Нису даже не узнают. Она яркая от ярости, кажется, что искрится.

— Ребята, — говорю я. — Нам надо сбежать.

— Они все-таки хотят нас съесть?!

— Нет, Офелла…

Но Ниса не дает мне закончить:

— Да! Хотят! Они хотят съесть весь мир! Ненавижу их!

— Мы уезжаем, чтобы найти тебе психоаналитика? — спрашивает Юстиниан. И тогда Ниса дает ему пощечину. Кажется, она заставляет его проснуться.

— Пожалуйста, — говорю я. — Поверьте нам.

Хотя я сам не слишком нам верю. Хорошая ли идея уезжать? Грациниан тоже явно не хочет, чтобы через Нису в землю уходили ростки Матери Земли.

Но с Санктиной я, в общем, оставаться не хочу.

Ниса говорит:

— Офелла, отец с матерью дерутся в моей комнате. Это займет некоторое время. Ты невидимая пойдешь в комнату к маме, и я объясню тебе, где ключи от машины.

Ниса объясняет очень быстро, как по мне — довольно путано. Вместо того, чтобы кивнуть, Офелла исчезает. Наверное, это значит, что она поняла. Хотя, может, Офелла хочет исчезнуть, чтобы не участвовать в разговоре с нервной Нисой. Я не нахожу ответа на этот вопрос, а Ниса не находит себе места, пока Офелла не появляется снова, с ключами.

— Теперь, — говорит Ниса. — Быстро и тихо идем к лифту. А из лифта бежим что есть сил!

Юстиниан и Офелла хорошие друзья, потому что они ничего больше не спрашивают. Я чувствую себя, как в кино. Мы крадемся к лифту, слушая шипение и глухие удары, доносящиеся из дальней комнаты. Не будь они так заняты друг другом, непременно услышали бы нас. Когда лифт издает звон, шум прекращается. Мы влетаем в лифт так резко, что меня припечатывает к стене Юстинианом, Ниса ожесточенно жмет на кнопку.

Путь от третьего этажа до первого кажется мне бесконечно долгим. Когда двери распахиваются, мы бежим к воротам, Ниса вводит код так быстро, что ее пальцы становятся похожи на лапки гигантского паука, молниеносно сплетающего паутину вокруг мухи в мультфильме.

Ворота открываются, и мы несемся уже к машине. Все равно это лучше, чем бегать кросс. По крайней мере, можно вскоре можно будет передохнуть и проглотить обратно сердце.

Мы не думаем о том, как сесть в машину, поэтому получается странно, я и Юстиниан на заднем сиденье, Офелла рядом с водителем, а водитель у нас Ниса. Ругаясь на парфянском, она пытается втолкнуть ключ зажигания туда, где ему быть полагается. Офелла направляет ее руку, и все получается. Машина глубоко вздыхает, и двигатель начинает ворчать.

А потом Ниса, наверное, вдавливает педаль газа в пол, потому что всех нас толкает назад.

— Я могу сесть за руль, когда мы окажемся достаточно далеко от них, — осторожно предлагает Офелла, но Ниса молчит, смотрит только вперед. Дорога ровная и почти пустая. Конечно, думаю я, дневная жизнь сосредоточена в городе наверху. Нижняя часть Саддарвазеха спит или отдыхает после охоты. Ниса обращается с автомобилем так, словно мы участвуем в гонках. Он явно к такому не привык.

— Мать их, — говорит Ниса. — Мать их, мать их, Матерь Землю.

Никогда я не слышал, чтобы кто-то с такой ненавистью говорил о собственных богах.

— Ниса, я…

— Нет, Марциан, не надо.

— То есть, ты запрещаешь даже ему рассказать, что случилось?

— Юстиниан, и тебе не надо. Никому не надо говорить. Пару минут.

И мы едим в тишине, и я чувствую, как мое горячее и горькое сердце бьется на языке. Странно ничего не говорить в такой момент, но мы только слушаем, как шуршит под шинами асфальт, и я даже начинаю хотеть спать. В конце концов, в последний раз я спал давно, даже посчитать сложно. Но мне вообще сложно считать, поэтому это не значит, что спал я в последний раз в силурийскую эпоху или в момент перехода от подсечно-огневого земледелия к трехпольному. Но все-таки не спал я давненько, поэтому снова зеваю.