Дарья Беляева - Воображала [СИ]

— Я достала их, Воображала.

— Если ты о наркотиках, Жадина, то я не буду их пробовать. И тебе не советую.

Она засмеялась, и голос ее взметнулся вверх вместе с парочкой птиц, до того уютно дремавших на ветке.

— Я достала книги.

Она взяла свою сумку, положила мне на колени, и я поняла, отчего сумка ее показалась мне непривычно тяжелой, когда я укладывала туда еду. Там и вправду было больше книг, чем обычно.

— Доставай, — сказала она. И я начала одну за одной раскладывать книги на пледе. Сверху сорвался дубовый листок и, покружив, опустился мне на макушку. Я смахнула его и с удивлением уставилась на разложенные перед нами книги. Это были писания других народов Империи. Если историю нашего бога и бога преторианцев можно было узнать, купив книги в любом книжном магазине практически любого города, то с ведьмами и ворами, а тем более варварами дела обстояли намного хуже. У варваров, говорили, и вовсе не было собственного писания, словно их бог никогда не замолкал.

А ведь на земле были сотни других народов. Прежде Империя была еще больше, теперь же ее утраченный Восток усеяли небольшие царства, в которых могли проживать всего один-два народа. Мир был огромен, он не ограничивался Империей, но тексты заморских богов достать было трудно.

Сестра сказала:

— Я хочу знать, что у них у всех общего.

— У богов?

— Точно. Ты понимаешь, они не существа в полном смысле этого слова. Но они наверняка родственны друг к другу.

Сестра достала из кармана пиджака жвачку, разжевала две пластинки, и я почувствовала исходящий от нее аромат сладкой мяты.

— Что мы, в сущности, знаем о богах? — спросила сестра. Она достала из сумки пачку сигарет, неторопливо подкурила и улеглась на спину.

— Листай, — сказала она. — Там все выделено.

Осенний парк показался мне вдруг очень неуютным, словно дышать стало тяжелее, а пространство сужалось таким образом, что я не могла увидеть и оценить этого, но ощущала предельно ясно.

Что-то недоброе, бесконечно дурное было в ее словах, и в то же время такое своевольное, что ее лицо и голос казались мне еще более прекрасными. Сестра глубоко затянулась и выпустила дым. Ее тронутые розовым блеском губы снова коснулись сигареты.

Книги нашего бога не было. Мы слишком хорошо ее знали. Я взяла преторианское писание. Обложка была черная, издание явно коллекционное. Между ветвистых рогов оленьей головы была тисненая надпись «Книга Охотящихся».

Я знала о преторианцах кое-что. Примерно половина моих одноклассников принадлежали преторианскому богу, и я понимала, что их обычаи отличаются от наших. Преторианцы ценили силу и страсть, не задумывались об этике и стремились уподобиться псам своего бога. Их дар, отдельная часть души, обжигающее оружие, давался им с самого детства, оттого новости всегда пестрили несчастными случаями, в которых преторианские дети калечили себя и других.

Я знала, что у них есть Дни Охоты и Дни Милости. Знала, что они называют своего бога Хозяином, и что они удивительно верны. Они воспевали животных и птиц, однако это не имело ничего общего с Путем Зверя.

Путь Зверя проповедовал не животные страсти и непосредственность, а сущность нашего бога настолько непостижимую, что ее лишь приблизительно можно было уместить в слове «зверь», таком же ограниченном, как и все слова человеческого языка.

Преторианцы же считали, что нужно быть как можно ближе к природе и ко всему естественному. Они поклонялись охоте и войне, но в кровавых развлечениях искали не воплощения садомазохистских фантазий, а утоления энергии и аппетита. Преторианцы доверяли своим страстям, но ценили свою честь. Они говорили, что именно их бог создал когда-то землю еще прежде, чем старые боги уснули. Словом, я кое-что о них понимала, даже видела их праздники, во время которых преторианцы загоняли оленей, а потом рвали их голыми руками и ели сырое мясо.

Даже дети участвовали в этих Праздниках Плоти во время Дней Охоты.

На протяжении всей истории наш народ находился с преторианцами бок о бок, и я могла представить себе их образ жизни и традиции. Однако я никогда не читала их священных книг. Мне это казалось ненужным, а может даже оскорбительным. Я думала, что стоит мне попросить в библиотеке или в магазине их писание, и на меня посмотрят как на любопытную проныру, лезущую в чужие дела.

Сейчас меня охватило любопытство. Я раскрыла книгу, поднесла ее к лицу и вдохнула горьковатый, нежный аромат типографской краски. Книга начиналась со слов:

«Ты, Андроник, вкусил войны и вкусил мира, теперь же вкуси эту плоть, и я излечу тех, кто дорог тебе. Я сотворю тебя заново, сотворю тебя заново и сотворю тебя зверем, не знающим жалости, а ты помни обо мне, потому как я проснулся от криков твоих умирающих.»

Андроник был патриархом преторианцев, его имя сразу всплыло у меня в голове. Слог тоже не вызвал никаких вопросов, все писания творились примерно в одно время, в переполненное смертью и пафосом время великой болезни. Разные люди в одну эпоху пишут схожим образом, пусть и не идентично.

Удивило меня другое. Книга преторианцев была написана будто бы от лица бога. Наша книга передавала повеления бога, которые наши патриархи передали нам. Преторианцы же словно говорили со своим богом напрямую.

Я листала страницы, пока не наткнулась на фразу, подчеркнутую блестящей розовой ручкой сестры. Чернила пахли клубникой, и нежная девичья линия выделяла слова:

«Я присутствовал там, где никогда не присутствовали вы, ваше добро и зло, и природа, и мир чужды мне. Я слижу языком ваши океаны, потому что я истинно огромен, и только часть меня вышла из пустоты».

Звучало жутко. Я сразу представила нечто непередаваемо гигантское, такое, что его нельзя осмыслить, как бесконечно большие числа.

Книга народа ведьмовства была в мягкой обложке и напечатана на плохой бумаге. Она ничем не была украшена, никаких картинок, даже названия на обложке не было. У ведьм, воров и варваров, как ты знаешь, свои языки, и я боялась, что текст окажется на ведьмовском. Но под неказистой обложкой на первой странице оказалось латинское название «Книга Изгоев».

— Ее колесница, — прочитала я вслух. — Каждую ночь поднимается над небом, и она взирает на творимые вами беззакония. Она, мать всех женщин и величайший творец, ждет славословий брошенным и забытым, и хулы забывшим, тем, кто вознесся и не сохранил милосердия. Славьте ее проклятьями, госпожу всей магии и женских кровавых тайн, госпожу родоразрешения и судьбы.

— Да, — сказала сестра. — Они там все политических корректные феминистки.

Я с жадностью водила пальцем по тексту, я прежде ничего не знала о ведьмах, кроме того, что царапина от их когтей может нести кару, и что среди них нет мужчин. Ведьмы жили в совершенно другом мире, чем я, и мне было странно читать об их богине, но она мне нравилась.