Дарья Беляева - Воображала [СИ]

— Ты должна быть осторожной с теми, кого я любила, — с нажимом сказала она. — Не позволяй им прикасаться к тебе, а тем более не позволяй им забирать твои ценности.

Она сказала:

— Не стоит быть, когда сойдут воды, лучше есть вишню, чтобы сделать ее похожей на кровь.

Ее слова будто лишь поверхностно, только грамматикой были связаны друг с другом. Бессмыслица ее речи испугала меня еще сильнее. Звезды на ночном небе казались яркими до боли в глазах, словно они приблизились ко мне и заглядывали мне внутрь.

— Никто тебе не поможет, и я не помогу, моя милая. Мы все исчезаем.

Я чувствовала холод, распространяющийся по мне, смертный и мерзостный. Я боялась, что он доберется до сокровища внутри меня, до моей тайны, до ребенка. Я была наполовину мертва без сестры, но он был превосходно жив.

Я взглянула на море, словно оно одно было реальным, и ужас заставил меня завопить, совершенно нечеловечески, словно я никогда и не знала, как люди просят о помощи.

В море не было воды, но оно было таким же бескрайним, безбрежным и полным вздымавшихся волн.

Только вот это было море насекомых. Извивающееся, жужжащее, копошащееся море мерзких тварей, ни на секунду не прекращавших движение. Их волны накатывали на берег, оставляя своих покрытых хитином мертвецов, их жужжание поднималось к небесам, а луна освещала их сияющие спины.

— Они заберут тебя в свое море, — сказала сестра. — Они уже идут сюда.

Я не осознала смысла ее слов, но ужас перед морем заполнил меня полностью. Я видела, как море становится все гуще и продвигается все ближе к отелю.

Они шли за мной, и я знала, что мне нужно выбраться отсюда любой ценой. Я попыталась вылезти на парапет, чтобы добраться до пожарной лестницы, не осознавая, что за глупость совершаю, думая только о том, что мне нужно на крышу. Я даже не представляла, что туда могут быть другие пути. Мышление вдруг стало одномерным, направленным исключительно одной линией только к одной точке. Страх сделал меня чудовищно примитивной.

Не успела я перелезть, как чьи-то руки, даже две пары рук, схватили меня, и я заверещала. Сестра сказала:

— Они сбросят тебя в море.

И я принялась отбиваться изо всех своих скудных сил.

— Октавия!

— Успокойтесь, пожалуйста!

Голоса Ретики и Кассия отрезвили меня. Секунды, на которую расслабилось мое тело, хватило им, чтобы утащить меня к балконной двери. Я плакала и не могла остановиться.

— Что случилось, Октавия?

Сестра сказала:

— Они не поймут. Никто не поймет.

Струйка крови стекала у нее из носа, а в ямке над ее верхней губой устроилась оса, словно кровь была медом, и она питалась им. Паслась. Что за глупость?

— Куда вы смотрите, Октавия? — спросила Ретика шепотом.

Кассий отдернул ее.

— Ты что не видишь, она чокнулась! Нужно ее с балкона забрать.

Мое тело словно перемещалось в пространстве само, я старалась шевелиться, но мне мешало ощущение полета.

— Скажите хоть что-нибудь, — просила Ретика. Я хотела ей сказать, хотела попросить помощи и поведать о своем ужасе, о том, что я совсем одна, настолько одна, насколько никогда прежде не была. Я видела свою мертвую сестру, смотревшую на усеянное звездами небо. Я видела море, состоявшее из мерзких тварей. Я видела ос, поднимавшихся из тела сестры. Они рассеялись по потолку, похожие на мерзкие наросты, на корки лепры.

Но я не могла ничего сказать. Язык словно онемел. У меня получилось только выпустить воздух, но я не могла вложить в слова никакой силы. Я открывала и закрывала рот, как рыба, и горько плакала, потому что ощущала себя абсолютно бессильной.

Кассий втащил меня в комнату, закрыл балкон и, словно бы для надежности, прислонился к нему спиной. Сестра стояла рядом с ним, обнаженная и покрытая кровью, но он не обращал на нее внимания, и я засмеялась.

Какой подросток может не заметить обнаженную женщину рядом?

— Звони ему, — сказал Кассий. — Я за ней прослежу.

Ретика метнулась в кабинет, а Кассий остался со мной. Я указала пальцем на сестру. Он проследил направление моего движения, и лицо его стало чуточку растерянным. Я поняла, он испугался, но не сестры, а того, что я вижу что-то, чего не видит он.

— Октавия, все будет хорошо, — сказал он. Потом добавил:

— Наверное.

И еще:

— Если честно, я не знаю. Вообще-то дела скорее плохи.

Я смотрела на него, не совсем понимая, реален ли он. В отличии от сестры, замерших на потолке насекомых, звенящего жужжания близкого и страшного моря, Кассий был тусклый, как будто его облили растворителем, и он медленно исчезал, расплывался. Стоило коснуться его, и в нем образуется дыра.

Я захотела позвать его, но смогла только рот раскрыть и издать стон.

— Я не хотел вас пугать! Я думал, вы сами с этим справились. Я имею в виду, что все будет отлично! На рассвете все мы обнимемся и пойдем купаться.

— На рассвете никого не останется, — сказала сестра. Я зажала уши.

— Я тоже не люблю эту оптимистичную чушь, — сказал Кассий, усмехнулся, а потом вдруг бросился ко мне и крепко обнял.

— Только придите в себя, пожалуйста! Нам очень за вас страшно!

Я слышала голос Ретики, глухой и будто бы совсем далекий. Кассий гладил меня по голове, словно это я была маленькой девочкой, и это тепло, исходящее от его тела и прикосновения совсем не вязались с мальчишеской злостью, которой он был переполнен обычно. Я захотела поблагодарить его, но голос не пришел, и я смогла только поцеловать его в щеку, почувствовала, как он покраснел.

Следующие часа четыре, а может и больше, наверное, можно было назвать самым странным периодом моей жизни. Кассий и Ретика ни на секунду меня не оставляли, но в то же время мое одиночество только росло.

Ретика даже пела мне песенку нежным шепотом. Песенка была невероятно красивой, о цветах и птицах, которые искупают в мире любой ужас, даже смерть.

Я слушала ее, и на пару минут песенка успокаивала меня, а потом я видела, как из щели под дверью вместо света струятся мерзкие насекомые. Они были, словно вода, они текли, и их бесполезные длинные лапки почти не шевелились, только туловища извивались.

Я забиралась на кровать и бессловесно просила сестру забрать их. И сестра манила их, словно была им хозяйкой, и они забирались в ее раны, в ее рот и нос, внутрь нее, я видела, как они ходят под ее кожей.

Кассий принес мне чай, но я не могла его пить, потому что не могла смотреть на свои руки, посиневшие, будто у трупа. Я вытирала их об одеяло, пока они не стали красными.

Я плакала оттого, что вместе со мной погибнут мое дитя и моя страна. Я не понимала, от чего умираю. Я только знала, что я окажусь в жужжащем море, а синева распространится по мне.

Он пришел с рассветом. Открыл дверь, и я закричала, потому что насекомые хлынули в комнату.