Елена Белова - Звездный дождь-2 [СИ]

— Пока нет. Но дай нам еще пять лет…

— А сколько уже прошло? Десять? Пятнадцать? И что ты сделаешь? Воскресишь убитых? Освободишь пленных? Нет, Михель. Моей помощи у тебя не будет.

Конечно, Михель — вернее, Верховный Провозвестник Михел — мог вытянуть из бывшего товарища дар и без его согласия, он же Направляющий. Просто это долго, больно и неудобно. Конечно, он предпочитает по доброй воле. Тратит время на уговоры, убеждает, обещает. Пытается соблазнить какими-то немыслимыми благами, обещает даже снять блокирующие магию браслеты. Делает вид, что советуется…

И этот раз, и следующие. Иногда он позволяет бывшему товарищу пожить мнимо-свободно несколько дней, раз — даже несколько месяцев.

Но все заканчивается одинаково — скамья, наручники и боль.

А потом снова ледяной сон.

Михель — все старше.

Все меньше он шутит, все реже улыбается… Все чаще жалуется на излишне честолюбивых подчиненных и неблагодарность паствы. Жалуется, забыв, что ему не могут ответить — речь у Арката отобрали еще десять пробуждений назад. Чтобы не проболтался, что Провозвестник — маг. Презренный «порченый».

— Разве я этого хотел? — восклицает он. — Люди испорченные создания…

А вот Михел совсем старый. И ничего не говорит, не жалуется, только смотрит и кусает губы под белоснежными усами. Пытается угостить чаем.

— А ты все такой же. Ни на год старше. Как тогда… какими мы счастливыми были тогда, сами того не зная. Каким я был… ладно, что об этом. Аркат… Я бы вернул тебе язык… да не могу. Тот маг, он… словом, он умер. Но может, это все скоро кончится.

Но ничего не кончилось.

Над головой снова кружат тени.

— Так это и есть Михелова игрушка? Будите. Мне давно обещали нового личного мага. Михелу уже не понадобится.

И потом… потом…

То, что было потом, Аркат помнить не хотел. Он был знаком с физической болью — не в стеклянном кубе жил, и травмы случались, и тренировки подчас бывали болезненными… и в конце концов, кого из мальчишек не наказывали за детские проделки? И Михель, ставший Михелом, пробовал на строптивом товарище не только уговоры. Только…

Больно.

Очень.

Ма… мама… я не могу…

У него больше нет сил, он не способен отсечь боль и закрыться не может, и передышки, что дает техника «кокон», все короче. И уйти ему не дадут, никуда, даже в изначальное…

Вдох-выдох. Больно, опять…

Сознание сжимается, оставляя звериное желание спрятаться, уползти… исчезнуть. Он даже благодарен Михелу — без языка нельзя попросить пощады у самозваного хозяина… жалкий щенячий скулеж — все, на что он способен…

Еще несколько вечностей — недель? месяцев? — спустя он проклинает Михела за это. За то, что не может даже взмолиться о пощаде.

Не надо, ну пожалуйста… не могу больше… люди вы или нет? Не надо…

И снова попытки «закрыться» — уже безнадежные. У него больше нет ни сил, ни сосредоточенности, тело сжимается в комок, даже когда на него просто смотрят. У него не получится…

Потом Мустафир приходит еще раз. И… и все.

Когда остаточная магия «теплички» привела его сознание в порядок и он осознал, что произошло и в кого его превратили, то потратил немало времени, чтобы… нет, не забыть, забывать нельзя, подневольных магов, виноватых только в том, что родились не в тот день, еще много. Не забыть, а хоть приглушить невыносимую память о тех днях в жарко натопленных комнатах Мустафира, о безумной боли и безысходности, о постепенной утрате своей личности — день за днем, раз за разом… пока его не стало…

Знание о методиках коррекции и контроля эмоций вернулось вместе с памятью, и он смог наложить на ранящие вопоминания «паутинный шар», а потом еще и окружил «вьюжкой», снизив интенсивность собственных переживаний до переносимых. Но совсем отгораживать не стал, опасно.

Оказалось, напрасно.

Сегодня он сорвался, услышав всего два слова. Мустафир когда-то повторял их с особым удовольствием, отсекая еще одну лазейку, еще одну попытку сопротивления. Не дури… не дури, тебе все равно никуда не деться… не дури, мажонок, порченое Злишем отродье, ты — никто, и то, что спятивший на старости лет Михел с тобой почему-то возился, ничего не значит. Ты никто, ты ниже домашней зверушки, ниже раба из презренных, так что не дури… хотя если ты настолько глуп, дури… я что-то давно не развлекался…

Сорвался. Бестолочь.

Едва не убил… второй раз ты едва их едва не убил!

— Ужас какой… — вдруг выдохнула Латка.

Тихое восклицание словно разрушило общую неподвижность. Лучи разом задвигались, высказывая свои впечатления. Всхлипнули (опять же Латка), зло фыркнули (Марита), потянулись таки за мешком с травами (Клод), потому что вид у Арката был — краше в смертные пелены кутают. Остальная часть слушателей, маги и немаги, со вкусом выругалась, поминая Злиша и всю его свиту в сочетании с Орденом, Мустафиром, лично господином Провозвестником и даже с пустынными вонючками, хотя последние как раз были совершенно ни при чем…

— Что за… — Дан взъерошил короткие каштановые волосы, — вы, такие сильные, такие умные, как все полетело к Злишу под хвост из-за одного сопливого фантазера?

— И правда, бред какой-то. Я не понимаю, — Тир снова потянул из ножен кинжал, повертел в руках, — чего он добивался?

— Если б я знал…

— Но говорил же он хоть что-то? Если он отобрал у тебя речь, то должен был считать безопасным — болтать, хвастаться. Ты же говорил, что он тебе жаловался!

— Говорил… — с тоской протянул Аркат. — Поболтать он любил. Понять бы только, когда он говорил правду. Михель иногда сам ее не видел. Думал, что видит, но на самом деле реальность подменял своими фантазиями. Бывают такие люди, просто неспособные самостоятельно взглянуть в лицо действительности.

А еще он ненавидел ощущать себя виноватым. Абсолютно. Это для него просто невыносимо было — ощущать свою вину, хоть в чем-нибудь. И, будто защищаясь, громоздил одну выдумку на другую. Сначала говорил, что общество станет более справедливым… жаль, я не спросил, в чем справедливость… Потом обмолвился как-то, что хотел наделить магией всех, каждого, перераспределить так, чтобы всем досталось понемножку — а то люди, мол, вечно завидуют магам, пусть бы попробовали, как это. Но все пошло не так, потому что настройка сбилась — нет, не потому что он неправильно рассчитал, пусть я даже не думаю! Потом рассказывал, что все для общего блага — мол, показать, как на самом деле беззащитны маги. Потом бы он настройку поправил. И долго объяснял, что поправить ему помешали непреодолимые обстоятельства. Совершенно непреодолимые. Жаловался… Говорил, что если б мы пошли в Синтарин, все было бы по-другому. Все было бы по-другому…