Сергей Барк - Каста [СИ]

Продолжая думать о том, что им с Хюремом необходимо поговорить начистоту, Лето успел прикрыть дверь спальни, как его тут же смело к стене. Удивлённый тем, что не почувствовал опасность, он собирался выставить запоздалую защиту и попытаться оттолкнуть нападавшего, но впившиеся в рот губы заставили разжать кулаки и обмякнуть — никакой угрозы для жизни не существовало. Лето прикрыл глаза, чувствуя, как грудь наполняет аромат шафрана, базилика и корицы, и отдался блаженному моменту: Хюрем целовал его. Требовательно, властно, жадно, страстно. Такого поцелуя Лето желал до дрожи всё то время, что они, находясь рядом, не смели прикоснуться друг к другу. Лето — из гордости и потому что дал слово, а Хюрем… одному ауму известно, что сдерживало Хюрема, но в том, что омега хотел его не меньше, чем он хотел омегу, сомневаться не приходилось.

Нельзя было заставить губы обманывать так искусно, когда они — горячие и голодные, рвут твою плоть, желая уничтожить крохи разделявшего пространства. Невозможно приказать дыханию срываться, когда поцелуй становится важнее глотка воздуха. Руки, ищущие и алчущие, уже под рубахой, подол давно высвобожден из-за пояса штанов, и по телу скользят обжигающие пальцы. Они ищут и находят, но им всё мало, словно они желают касаться каждого клочка тела, каждого изгиба и укромного местечка — разом, что, конечно же, невозможно, но убедить в этом кого-то сейчас — невообразимая задача.

Лето вспыхнул, подожжённый пламенем Хюрема, и ответил с не меньшей страстью, приводя в негодность одежду омеги в яростной попытке добраться до томившего тела. Они раздевали друг друга. Стоило Лето воздеть руки, как рубаху с него стащили прочь. Поймав момент, Лето обнял Хюрема за пояс — тот ещё не успел отбросить тряпку в сторону, резко привлёк его к себе и развернул, бросая на стену и прижимаясь поверх, как это только что делал сам Хюрем. Едва проскользнувшее замешательство омеги не сумело прервать танец безумия.

Действуя не менее напористо, чем Хюрем мгновенье назад, Лето избавил омегу от одежды; дёрнул шнурок, поддерживающий штаны — те упали на пол. Заведённый, он хотел получить всё и немедля. Его оголодавший рот уже не мог довольствоваться только губами, Лето кусал скулы Хюрема, спускался вдоль шеи, где особенно терпко плыл дурманивший аромат; рука его тем временем скользнула чуть дальше, ощутив влагу промеж ягодиц. Плоть омеги до краёв наполняли соки любовного позыва. Стоило Лето коснуться омежьего местечка, как Хюрем перехватил его за горло и, не разрывая поцелуй, заставил пятиться. Лето сделал несколько неуклюжих шагов назад, не заботясь о том, что происходит, просто желая, чтобы всё это не кончалось, и повалился на постель. Хюрем рухнул сверху и они, перекатываясь и мечась, стали поочерёдно набрасываться друг на друга. Больше ничего не мешало их телам обжигать и обжигаться, позволяя жару лихорадки сплавлять тела воедино.

Хюрем ловко выскальзывал из-под Лето, как бы усердно альфа ни пытался уложить его на лопатки, прижимая телом к поверхности ложа. Раз за разом Лето почти достигал собственной цели, но стоило ему коснуться бёдер омеги, по которым уже успел разлиться сладостный нектар, как Хюрем извивался с проворством змея и оказывался поверх альфы, заставляя начинать всё сначала. Ни у кого из них не осталось ни единого сомненья, за что именно шла борьба, и никто из них не хотел уступать, так же отчаянно, как и прерывать эту сумасшедшую схватку за право обладания другим. Казалось, не произойди соитие в следующую минуту, и небо могло с грохотом обрушиться вниз.

Мгновенье, и Хюрем снова занял высоту; Лето крепче обхватил его за спину и, припечатав к себе, сел, заставив омегу развести колени и оседлать его бёдра. Поймал взгляд черневших во мраке глаз — Хюрем пристально посмотрел в ответ. Тихое пламя свечей стало единственным свидетелем ослепительной вспышки понимания, проскользнувшей между двумя так, словно на какое-то время слова стали лишними.

Лето осторожно приблизился к чужим губам и, позволяя Хюрему ощутить собственный трепет бесконечного благоговения от того, что омега так близко, поцеловал. Нежно, просительно, нуждаясь в разрешении, мечтая о нём и надеясь, что Хюрем поймёт. Примет. Взгляды сковало намертво. Лето не мог сморгнуть, не мог вздохнуть, позволяя Хюрему видеть все свои мысли, всё, что бы тот ни захотел. Он был искренен в своём сумасшедшем чувстве, и если бы Хюрем надавил, Лето бы уступил ему снова; но он так безумно желал ощутить омегу, что, наверное, был бы готов умереть за это. Омега сглотнул, и Лето понял, что намерения его признают единственно верным образом; и он не пропустил, как дрогнули чужие ресницы, стряхивая застывший угрозой частокол — Хюрем отвёл взгляд. Другого дозволения Лето не получил бы, прожди он следующую тысячу лет. Но ждать он не собирался.

Осторожно придерживая Хюрема пониже спины, Лето заёрзал, меняя положение. Хюрем последовал, слегка приподнявшись. Омежий цветок давно переполнился, позволяя избытку покидать тело, чтобы сводить Лето с ума. Фаллос Лето твердел судорогами предвкушения. Не желая пережить грядущее удовольствие слишком быстро, Лето до боли закусил изнутри щёку. Вкус собственной крови слегка прояснил разум. Ровно настолько, чтобы Лето с ревущей отчётливостью ощутил, как головка касается мякоти Хюрема. Как влажное нутро принимает его естество до основания, топя в мучительной узости. Даже первый раз в объятьях омеги из Дома радости не принёс столько упоительного наслаждения, как ощущения натянутой плоти Хюрема вокруг собственного фаллоса. Признания принято слушать ушами, но это был не единственный способ узнать истину. Проникновение, позволенное Хюремом, раскрыло Лето то единственное, что он хотел знать.

Сердце Лето напряжённо гнало кровь, находясь на пределе возможностей, когда в грудь упёрлись руки, заставляя альфу рухнуть на постель. Лето слушался, позволив Хюрему продолжить. Отчётливое ощущение, что он получил сегодня больше того, на что мог рассчитывать, вгрызалось в сознание, заставляя покорно брать дар, выманенный провидением у несговорчивого омеги.

Об этом думал или, скорее, мог бы думать Лето, когда ощущал удушливую точку, соединившую их тела. Хюрем облизывал его плоть своей собственной, мучая разум огненной влагой, разлившейся вокруг бёдер любовника. Сокращавшиеся мышцы, будто ведомые волей омеги, едва позволяли Лето сдерживаться. Тиски удовольствия всё сильнее пережимали тело; всё быстрее и жёстче двигался Хюрем. И вот Лето ощутил, что на подходе, и, не отрывая плывущих глаз от блестящего потом гибкого тела, по которому без устали скользили его ладони, опустился к корню омеги. Стоило его пальцам обхватить фаллос Хюрема, как задушенный вздох, будто искра перед взрывом, сорвался с приоткрытых губ, и омега выгнулся, насаживаясь глубже и сжимаясь так туго, что Лето не смог стерпеть: выплеснулся. Каменная судорога сковала естество с лютой силой, давая почувствовать высвободившуюся струю. Рука Лето, послушная невероятному удовольствию, сжала сильнее, и Хюрем последовал в пропасть за ним, падая поверх оглушённого тела.