Сергей Барк - Каста [СИ]

Намёк был достаточно прозрачным, чтобы понять, о какой именно усладе говорит Хюрем. Эта мысль уже посещала альфу, и вот ему даже дали повод, не подозревая, что он и сам совсем не против и даже за, но…

— Тебе совсем плевать, что у меня будет другой? — спросил Лето, стараясь скрыть задетые чувства.

Хюрем смотрел на мальчишку, с удивлением осознавая, как быстро между ними завязалось понимание на уровне инстинктов: он видел Лето насквозь. Альфа надеялся на ревность… Хищно блеснув глазами, Хюрем протянул:

— Жизнь — непредсказуемая штука. Сегодня у тебя другой, а завтра только я, — он подмигнул, ожидая, когда смысл сказанного дойдёт до Лето.

— Ты же не… — «угрожаешь Виро?» — хотел спросить Лето, но не решился закончить вопрос, попросту застыв с приоткрытым ртом.

Лето думал, что захоти Хюрем привести задуманное в исполнение, у него бы хватило сил. Но вот хватило бы ему смелости и жестокости?

— Всё будет зависеть от того, как хорошо я буду себя чувствовать. В качестве твоего наложника, — вздохнув, ответил Хюрем и откинулся на подушку, ерзая бёдрами.

Наигранное принуждение отдавало терпким соблазном, скользившим на грани дозволенного. Хюрем просто играл с ним, но беспечное нахальство омеги только сильнее разгоняло кровь. Лето перекатился, зависнув над омегой — оба они оставались нагишом, позабыв об одежде, — плавно опустился, давая телам соприкоснуться.

— Мой наложник, — шепнул Лето, касаясь дыханием лица Хюрема, — будет самым счастливым омегой в Барабате.

— Жду не дождусь, когда мне продемонстрируют то, что так уверенно обещают, — мурлыкнул Хюрем, и заметил, как робость показала свой цвет на скулах Лето, давая знать, что альфе ни разу не приходилось ублажать омегу подобным образом.

Удушливая волна жажды захлестнула Хюрема при виде розовых щёк мальчишки; омега не мог смотреть на это лицо и оставаться спокойным. Лето отвратительно на него влиял, но как же хотелось испортиться в этих неумелых руках, и Хюрем понимал, что катится в бездну и хочет скорее там оказаться. Наедине с Лето.

— Я… — протянул он, сглотнув, — уже показывал свои предпочтения, и сегодня проведу урок на закрепление, — Хюрем чуть толкнул Лето, заставляя того подняться выше, на руки, и снова зависнуть над собой.

Пока альфа в растерянности смотрел на любовника, говорившего загадками, тот скользнул вниз.

— Опустись на колени, — велел Хюрем и Лето послушался, понимая, что его плоть оказалась у самого лица омеги.

Лето наконец понял, о каком «уроке на закрепление» говорит Хюрем, и был совсем не против поучиться. Омега, должно быть, догадался, как неискусен он в подобных делах. И теперь собирался научить. Для себя самого. Эта мысль приятно скользнула по загривку Лето, когда горячий язык прошёлся вдоль ствола, выбивая из головы лишнее.

Раздавленный умелыми ласками, Лето больше не мог сдерживаться, резче вбиваясь в рот и доставая до горла омеги.

— Я скоро… я… — предупреждал он, чтобы Хюрем смог извернуться, раз уж сам Лето не находил силы отпрянуть от сахарного рта. Но Хюрем и не думал отказываться от угощения, глубже заглатывая естество, охаживая ствол вокруг юрким языком и давая Лето спустить прямо в рот.

Хюрем проглотил всё до капли, а когда Лето повело на ослабших коленях, омега толкнул его в бок, лёг позади, успев окунуть пальцы в пиалу с маслом. Смочил собственный фаллос и ворвался в сочившееся удовольствием тело. Ещё не пройдённая, как полагается, узость Лето не позволила Хюрему продержаться долго; омега наполнил альфу собой. Так Хюрем собирался поступить с каждым отверстием своего юного любовника. Торопиться он не хотел, но гадкий мальчишка сводил его с ума, раз за разом заставляя отказываться от намеченного, и за это он будет наказан всеми изощрёнными способами, которых в арсенале Хюрема было превеликое множество…

Утро разбудило Лето бодрым и довольным. Он разом открыл глаза, и сонливость как рукой сняло. Первое, что он сделал, это отыскал взглядом Хюрема, обнаруживая его там, где оставил: в своих объятьях, зажатым между собственным телом и стеной, словно боялся, что тот сбежит.

Расслабленное лицо омеги выглядело измождённым, словно тот вернулся из долгого путешествия и нуждался в не менее продолжительном отдыхе. Отвесив себе мысленную оплеуху за ненаблюдательность, Лето пообещал впредь лучше заботиться о Хюреме. Ночной марафон, каким бы привлекательным он ни был, утомил его драгоценную пару, а ведь Хюрем ни разу не пожаловался на то, что вымотан.

Глядя на Хюрема глазами немого обожания и безбрежной нежности, Лето потянулся и убрал упавшую на лицо прядь. Веки омеги тут же дрогнули.

— Доброе утро! — не выдержал альфа захлёстывавшего счастья и поспешил выплеснуть его на Хюрема.

Будь оно водой, Лето бы затопил комнату. Что комнату — целый дом! И казармы! И Барабат! Всю долину! Разве мог он не радоваться тому, что Хюрем позволил вкусить себя и принял новость о будущем супружестве со стойкостью, на которую нельзя было надеяться, достанься ему обыкновенный омега? Об остальном ему поведало тело Хюрема. Пусть слов от омеги было не дождаться, Лето чувствовал — Хюрем принадлежал ему. То, как он смотрел на него. Смотрел так, как смотрят на своё. Своё собственное. Они были вместе. Теперь вместе. Лето знал, что навсегда.

Правда, пожеланию Хюрем не обрадовался, застонав и богохульно помянув семя аума. Но альфа и не думал обижаться, уже ухватив суть своей пары.

Хюрем носил немало масок. Чаще всего он надевал глухое безразличие, похожее на ненормальную апатию, или даже болезнь духа. Мог посмеяться над любым. В зависимости от желания или настроения Хюрема, бедняга либо догадывался о том, что над ним издеваются самым немилосердным образом, либо в растерянности чесал затылок, провожая взглядом странного омегу. Бывал он мрачным, раздражённым, немного сварливым и высокомерным, и эти выражения были, пожалуй, самыми настоящими из всех. И чаще всего они появлялись наедине с Лето.

Больше Лето не смущало многообразие лиц. Он стал подозревать фальшь и паясничество, как только присмотрелся к омеге внимательнее. Но то ли Лето был таким недогадливым, то ли Хюрем был по-настоящему хорош, альфе постоянно казалось, будто смотрит он через призму толстого матового стекла. Гложимый сомнениями, Лето сумел разглядеть омегу, только когда тот подпустил его ближе. Словно кто-то вытер запотевшую линзу тканью, позволяя увидеть, что именно скрывается за расплывчатыми пятнами, проступавшими на поверхность.

Заслоны не отпугивали Лето, пусть он и узнал о бездонном омуте омеги, прятавшем одному ауму известно что. Это было не так важно, как и то, что Хюрем был вечно им недоволен. Имело значение только непреодолимое притяжение, которое оба они чувствовали. И альфа понял это, когда омега сначала совратил его, поставив смехотворное условие для боя, а затем набросился, стоило ему оказаться в спальне накануне вечером. Просто, в отличие от готового дарить ласку и нежность Лето, Хюрем не знал, что делать с истинностью. Она почему-то ему мешала, и об этом он, увы, молчал.