Дана Арнаутова - Двойная звезда. Том 2

— Лошадь — в конюшню, и никому не говорить.

Служитель поклонился, и Айлин только тогда поняла, что сказала это в точности как отец: он всегда приказывал слугам очень спокойно, но никому в голову не приходило его ослушаться. Оказывается, это так легко! И то, что ты только что вела себя как шлюха, не делает тебя меньше леди. Во всяком случае, в этом.

Поднявшись на свой этаж, она заколебалась, не свернуть ли в купальни? Теплой воды там уже нет, конечно, но можно ведь и нагреть… Правда, тогда о ночной отлучке точно узнают все, а Айлин еще не совсем обезумела. Поэтому она дошла до уборной и тем же лифом, простирнув его, привела себя в относительный порядок, а потом сняла все-таки испачканные панталоны и выбросила оба злосчастных предмета туалета в уборную. Вот и все — никаких следов.

Иоланда, конечно, давно спала. Но стоило Айлин проскользнуть в комнату, соседка приподнялась на постели, пристально обозрела ее и хмыкнула:

— Ну ты даешь, Ревенгар. Еще немного — станешь на девушку похожа.

Присмотрелась к ней, осеклась и хмуро спросила:

— Ты что, убила кого-то?

— Еще нет, — буркнула Айлин, откидывая покрывало и сдирая с себя мантию.

— А по лицу похоже…

Завозившись, Иоланда села на постели, зачем-то полезла в тумбочку, вытащила пирожное — со своим любимым розовым кремом! — и, подойдя, сунула его Айлин прямо в руки, велев:

— На, съешь. И запомни, он того не стоит.

— Кто — он? — спросила ошарашенная Айлин, оценив небывалую щедрость и заботу. — Чего не стоит?

— Ничего, — твердо заявила Иоланда. — Запомни, нам, девушкам, не бывает настолько плохо, чтоб не помогли три великих «П» — поесть, поплакать и поспать. Вот, лопай, потом можешь порыдать в подушку — только недолго, а то опухнешь — и давай спать. А он того не стоит, я тебе точно говорю.

— Спасибо… — проговорила Айлин, сжимая в руке мягкую булочку с кремом, и вдруг в самом деле расплакалась, чувствуя, как со слезами в горле наконец тает тяжелый горький ком, стоявший там так долго, что она уже перестала его замечать. — Я запомню…

В комнате пахло рассветной свежестью, и Грегор, не открывая глаз, припомнил, что сам распахнул вчера окно. Воздуха не хватало, вот и распахнул. Сейчас это пришлось как нельзя более кстати: аромат росы и влажной земли почти перебивал резкий запах карвейна. Не закрыл бутылку и стакан немного не допил, вот и несет. Карвейном. И — едва уловимо — кровью. Слабый запах, который обычный человек мог бы и не почувствовать, но чутье некромантов на такое отзывается иначе.

Почти как вчера во дворце… Проклятье, Малкольм!

Накатило вчерашнее отчаяние, которое он тщетно пытался запить карвейном… Трижды проклятье! И за то, что не смог спасти друга, и за то, что сбежал из дворца, поджав хвост! Неважно, что уехать велел Аранвен, неважно, что твое присутствие никому и ничем не помогло бы…

«Но сейчас, — подумал Грегор, стиснув зубы. — Я отправлюсь во дворец. Приведу себя в порядок и… Нет, сначала — в Академию. Необходимо поставить Совет в известность. Если, конечно, Райнгартен не сделал этого еще вчера. И к тому же… О, Претемная! Первая лекция у Воронов! Которую, разумеется, нельзя отменить, а просить о замене совершенно некого! Что ж, в Академию, а затем — во дворец. Его высочество Кристиан… теперь уже его величество… Должен же я узнать, нашелся ли мальчишка!»

Он наконец открыл глаза, полежал неподвижно, глядя в потолок и чувствуя, как слегка ноет голова, сел на постели — одеяло соскользнуло, и…

Кровью пахли пятна на простыне. Совсем немного, и уже высохшие.

Проклятье! Только этого…

Он закрыл глаза, сжал ладонями виски — память тут же с издевательской яркостью высветила события прошедшей ночи.

«Барготов ублюдок! — с отчаянной яростью подумал Грегор. — Как ты мог, Бастельеро?! И еще смел упрекать… других?! Мальчишка Вальдерон, по крайней мере, не совершил недостойного, в отличие от… Претемнейшая, какой же немыслимый позор! И как теперь смотреть в глаза этой несчастной девочке, которую… которая… которая, проклятье, влюблена в тебя, самодовольная слепая скотина! Как вымолить у нее прощение? Представить страшно, что теперь бедняжка думает о «мэтре Бастельеро», если сбежала, не дожидаясь твоего пробуждения…»

Снова открыв глаза, Грегор обвел взглядом комнату.

Никаких следов Айлин. Разве что вчерашняя рубашка и штаны, как попало брошенные в кресло, говорят о том, что раздевался он торопливо — и что камердинер не заходил в его спальню. Нет, в самом деле, ничего не говорит о ее присутствии, кроме смятой постели и…

Поморщившись, Грегор отвел взгляд. Дернул за шнур, вызывая камердинера, и невольно поразился, насколько быстро тот явился — не под дверью же ждал? С кувшином для умывания, конечно же…

— Поставьте на стол, — бросил Грегор, глядя не на кувшин, а в каменно-невозмутимое лицо пожилого слуги, ухаживавшего за ним еще в детстве. — И скажите, моя гостья…

— Покинула особняк около двух часов пополуночи, милорд, — ровно откликнулся камердинер.

— Благодарю, — мрачно кивнул Грегор. — Распорядитесь подготовить купальню. И принесите шкатулку с фамильными драгоценностями.

Если камердинер и удивился, то не подал виду, и Грегор даже почувствовал подобие благодарности за очередной молчаливый и невозмутимый поклон. По крайней мере, можно быть уверенным, что никто из его слуг не посмел оскорбить гостью даже взглядом. И снова душу потянуло мучительным осознанием вины. Уснул, как пьяный мальчишка! Да, почти два стакана карвейна на пустой желудок и после магического боя — вещь коварная, и в другом случае Грегор не удивился бы, что его вынесло, как адепта-первогодка. Но после такого! Что о нем теперь думает бедная девочка, с которой он повел себя по-скотски, даже не утешив после… Не заверив, что ее честь не потерпит ни малейшего урона!

Темно-синий сапфир женского родового кольца поймал солнечный луч, блеснул в глаза остро и насмешливо, и Грегор едва удержался, чтобы не бросить барготово кольцо обратно в шкатулку. Эта насмешка — лишь злая шутка его собственной памяти. Много лет назад этот самый сапфир мягко светился на руке его мачехи… По крайней мере до того, как стало известно о проклятии. Если вспомнить хорошенько, тогда маленький Грегор любил забраться к ней на колени и любоваться бархатными переливами синевы в камне. «Мой маленький альв», — смеялась Аделин, гладя его по волосам, и кольцо, ловя игру света и тени, мерцало еще загадочнее…

Сапфир блеснул еще насмешливее, и Грегор стиснул зубы. Да, в точности так же блестели глаза Беатрис, когда он, восторженный болван, явился к ней с этим же кольцом. Просить ее руки с позволения Малкольма… действительно, болван! А ведь он тогда принял эту издевку за смущение и сочувствие!