Анатолий Казьмин - Здравствуй, дедушка Кощей

— Мне больше не наливай, — предупредила его Маша. — Такой вонючий этот твой самогон… Дедушка, а подайте мне, пожалуйста, вон ту бутылочку с мозельским.

Скрипнула дверь и вошёл Дизель, неся на руках дрыхнущих бесенят.

Михалыч сразу заохал, засуетился и понёс Тишку с Гришкой к себе в комнату.

— А где мы их потеряли? — растерянно спросил я у Вари.

— Они с нами вообще не ходили, — вздохнула Варя и погладила меня по руке. — Феденька, тебе спать не пора?

Проснулись мы с Варей далеко за полдень.

Я сбегал в ванную, украдкой опрокинул там дедов антипохмелин и уже бодрячком вернулся в кабинет.

Пока Варя плескалась в ванной, дед, расставляя миски для завтрака, поведал мне последние новости:

— Всё в порядке, внучек, не переживай даже. Убитых уже похоронили, раненые все как есть в лазарете валяютьси…

— Убитых?!

— Ну а как же, внучек? — удивился дед. — Какой же енто праздник без смертоубийства? Но всё чинно, без излишеств, семь штук всего гуляк и уложили. А вот раньше бывало, как вспомню…

— Ох, ладно. А наши где?

— Да кто где, — пожал плечами Михалыч. — Машка спит еще, соня такая. Олёну еще утром бесы приволокли и в Машкину комнату кинули. — Дед захекал: — Полдворца от хохота плачет, обсуждая как Кощеюшка утром наконец-то до комнаты своей добрался, а в евойной кровати наша Олёнка бессовестно дрыхнет!

— Не прибьёт он нас?

— Не прибьёт, — отмахнулся дед. — Царь-батюшка у нас отходчивый. Это ежели бы мы ему сразу под горячую руку попались…

— А Аристофан?

— Уже умотал со своими бандитами дальше праздновать, — кивнул дед.

Варя свежая, розовая и до невозможности аппетитная, присоединилась к нам и сразу же уселась мне под бочок.

— Живой, Федька?

— Да чего мне сделается, Варюш? — затораторил я. — Да там и всего-то ничего не было, так, по пять капель чисто символически, ты же сама видела, да и то, если бы не дед с Аристофаном, я бы вообще пить не стал, а так, просто за компанию по рюмочке опрокинули.

— Во, брешет, аж завидно, — дед поставил перед нами миску вчерашнего салата. — Али тебе, девонька, чего попривычнее положить? Щей или каши?

— Спасибо, дедушка, салат тоже вкусный.

— Ага, салат — классный, — подтвердил я. — С собой в Лукошкино захватим вечером.

— А сейчас что делать будем?

— Я сейчас быстренько к Кощею смотаюсь, а потом, если захочешь, по дворцу погуляем или в цирк сходить можно.

Я зря переживал — Кощей на нас совсем не злился.

Когда я зашел к нему в кабинет, он стоял около всё той же колбы с фон Дракхеном и задумчиво раскачивался с носка на пятку.

— А, Федька? Ну, доволен своей гулянкой? Поставил-таки дворец вверх дном…

— Да я же не для себя старался. Ваше Величество, для народа, а главное — для вас.

— Ну да, ну да… Только давай больше такие масштабные гуляния не проводить. И хлопотно и дорого и голова на утро болит.

— Раз в год, Ваше Величество, — поклялся я, — на Новый год. А что это вы с Дракхеном вытворяете, если не секрет.

— Есть у меня одна задумка, Федь. Да только никак подобраться к этому гаду не могу. Вроде и выжали вы из него все соки, ан, нет, колдовством он плотно окутан. Доберусь до него — расскажу.

— А Лиховида Ростиславовича вы использовать не пытались?

— А, кстати, — кивнул Кощей. — Я с вашими гулянками совсем забыл о нём. Иди-иди, — тут же засуетился царь-батюшка и полез шарить по ящикам стола, — и куда же это я его сунул?

Увлеченная натура. Уважаю.

А, знаете, наверное и всё уже. Про самое важное — как мы во дворце Новый год встречали и маленькие и взрослые, я вам доложил. Сейчас еще немного про Лукошкино расскажу, закручу интригу на будущее в эпилоге, да можно будет и за следующий отчёт приниматься.

Итак, Лукошкино.

Домой к Варе мы заявились, как и обещали, под вечер, перенесясь с помощью Шмат-разума прямо во двор терема. Я бережно прижимал к груди ведро с оливье, Варя тащила корзинку с подарками, Михалыч на ходу расчесывал бороду, а Маша, едва опал взметнувшийся от переноса снег, кинулась на шею Кнуту Гамсуновичу, стоически поджидавшего нас на морозе.

Коротко поздоровавшись с послом, мы быстро утащили его в терем на разморозку, хотя тут больше действовала Маша, сразу же уведя посла в какую-то комнатушку, чтобы хорошенько растереть ему ноги. Ага, мы поверили, покивали и пошли проверять, как Пелагея справилась с праздничным столом.

Едва я успел оттяпать заднюю ногу запеченному поросёнку, как заявились гости.

Никита пришёл не один, украдкой разведя руками мол, попробуй, избавься от них — бугай Митька, а за ним и баба Яга, белыми лебедями вплыли в горницу. На сегодня, в честь праздника было объявлено перемирие и мы все, даже вредная Яга и интеллектуал Митька, старались вести себя прилично. Посидели мы хорошо, душевно, правда, в самом начале немного побуянил Никита:

— Гады! Сволочи! Буржуи! Митька, подымай немедля всю милицейскую сотню, а потом беги к царю — пусть войско даст с пушками! Воевать пойдём Лысую гору! Вот почему такая несправедливость?!

— Никитушка, касатик, ну успокойся ужо, — тянула его на лавку баба Яга, другой рукой пытаясь удержать Митьку, ринувшегося подымать народное ополчение. — Напишет мне Федька рецепт ентого салата, чтоб ему пусто было, да я тебе, голубь мой сизокрылый ишо и лучше приготовлю!

Немного успокоить участкового удалось подарком. Я распечатал наконец-то его сочинения и теперь торжественно протянул ему увесистую книгу в толстом кожаном переплёте. Никита был рад и даже не стал возмущаться, хотя и заметил, конечно, надпись на обратной стороне, сделанную вредным Аристофаном: "Ментовские сказки". А я вот и не заметил. Но я и не мент.

Когда Никита, немного успокоившись, вновь зачавкал салатом, в тереме наступил мир и покой. Бабка ревниво косила глазом на Олёну, пристроившуюся под боком участкового, Митька двумя руками загребал еду, Маша кокетничала с Кнутом Гамсуновичем, все время подливая вина в его бокал, Михалыч перемигивался с тёткой Пелагеей, а мы с Варей умиленно наблюдали за ними.

Посол с Машей, впрочем, скоро засобирались в Немецкую слободу, а мы с Никитой, выйдя проводить их, остановились на перекур в сенях. Курил я, а Никита только морщился и прислушивался, стоя на шухере у дверей в комнату — как бы не нагрянула тётка Пелагея с метлой и не выгнала нас на мороз.

— Слышь, Федь, — внезапно протянул он, — а что мне Олёна говорила, будто бы к лету её твой Кощей освободить собирается?

— Так и есть, — я выдохнул дым и поморщился от горечи, — при всех он пообещал. А что?

— Да ничего собственно, — замялся Никита, а потом вдруг решился: — Жениться хочу.

— О, класс! Горячо поддерживаю — Олёна у нас славная девушка.