Анатолий Казьмин - Целую, Кощей [СИ]

— Она, Федь, совсем чокнутая, — продолжал жаловаться Кощей. — Я, говорит, чувствую в тебе душу светлую, нежную и ранимую. Просто мол, оболочка у тебя тёмная не даёт душе проявить себя, доброту показать. Прикинь, Федь!

— Да уж…

— Я, говорит, всё для нашего счастья сделаю, суженный ты мой, — Кощей судорожно глотнул из бокала. — Окружу, говорит, тебя заботой и лаской, а дворец мы, мол перекрасим в светлые тона, всю обстановку поменяем и она, обстановка эта, будет очень благотворно влиять на тебя, рыцарь ты мой.

Кощея передернуло.

— И до конюшни даже моей добралась, Федь. Всех твоих жеребцов вороных, говорит, выгоним, а заместо их беленькую лошадку заведем. И должен я буду на этой лошадке, каждый день на подвиги выезжать, а к ужину домой возвращаться в её нежные объятия и непременно с головой дракона подмышкой.

— Ужас, — посочувствовал я.

А вот такой у нас Кощей. Я же говорил, зря из него злодея делают. Ему царевну эту удавить, что муху с короны смахнуть, а он вот, сидит у меня от царевны прячется да коньяком с горя наливается.

— Ты как хочешь, Федор Васильевич, — заявил вдруг Кощей подымаясь и допивая коньяк, — А Марьянку эту из дворца мне напрочь убери. До завтра тебе срок.

И Кощей покинул нас, предварительно повторив свои действия, только в обратном порядке: отодвинул стул, осторожно оттянул засов, без скрипа приоткрыл дверь, высунул в коридор голову, покрутил ею во все стороны и исчез.

— Вот же шаромыжник старый! — хихикнул вдруг дед. — И бутылку с собой упёр!

Я до вечера просидел у себя в Канцелярии, не рискуя выходить и совершенно не желая видеть того кошмара, что устроила во дворце эта Марьяна.

Калымдай же, ускользнул сразу за Кощеем, но вскоре вернулся, улыбаясь и мотая головой:

— Я лучше с вами побуду, Федор Васильевич. Ох и с размахом же действует царевна! Упаси боги такую жену себе получить.

— Что еще она там натворила?

— Я далеко не стал ходить, но бухгалтерия, к примеру, сидит счета составляет, расходы на балы и приёмы подсчитывает. Агриппина Падловна злая до изнеможения, зубами скрипит, но ослушаться будущую царицу не решается.

— Да ну, не будет у нас царицы, Калымдай. По крайней мере, уж точно не Марьяна.

— Я знаю, Федор Васильевич, — улыбнулся Калымдай. — А вот Агриппина Падловна не знает.

Вскоре и дед решился на вылазку. Дело шло к ужину, а морить же голодом Феденьку никак нельзя, вот и рванул Михалыч перебежками на кухню, прикрываемый с боков своими бесенятами.

— Иван Палыч расстроены до невозможности, — делал доклад дед, расставляя с помощью бесенят тарелки и подносы с едой по столу. — Марьянка ента и до кухни добралась. Велела всё сало изничтожить, мясо — волкам в лесу скормить, да собственноручно меню всем расписала. Бесов, говорит, капустой кормить квашенной, а Кощея для просветления духа — морковкой. Кощея — морковкой! Представь только, внучек!

Я только покачал головой, разламывая ложкой вторую котлету.

— А сама, между прочим, — дед подвинул мне под руку, толсто нарезанную копченую грудинку, — Иван Палыч сказали, что уходя, стащила с кухни круг колбасы да каравай хлеба.

— Да ну её, дед… А что там в миске закрытой? Бульон с сухариками? А чего ты его от меня отодвигаешь? После пирога с ливером? Вместе с пирогом? Ну ладно, давай.

— Ну что, Федька, — вдруг ехидно хмыкнул дед. — Не передумал ишо ремонт свой в Канцелярии устраивать?

— Передумал, деда, — засмеялся и я. — Как я посмотрел сегодня, что во дворце творится, как представил, что такое и тут будет…

— Вот и молодец-огурец! Вот, кстати и огурчики-то соленые к ветчине твоей ох и хороши будут!

А после ужина оказалось, что исчез Кощей. Хорошо не до ужина, а то бы аппетит точно испортил. Ну да, вот так просто взял и удрал и от царевны и от проблем. Хорошо царям, а мне теперь за него отдуваться.

Уселись мы чинно за столом и стали втроём думать, как наказ Кощеев выполнить, царевну из дворца прогнать. Уселись, задумались и точно бы нашли решение, если бы наши раздумья не перебила Маша, вызвав меня через булавку:

— Мсье Теодор, как у вас дела? Как монсеньор Кощей? Мы волнуемся…

— Да всё в порядке, Маш. Царевна лютует, свои порядки наводит, а царь-батюшка, в глубокой депрессии свалил на нас весь дворец, да и сам куда-то свалил.

— И у нас веселье, мсье Теодор.

— Ну а как же без этого? И что теперь в Лукошкино творится?

— Меч нашелся, мсье Теодор.

— Да ты что! И где же он был?

— У дьяка Филимона Груздева. Помните такой мерзкий, сухой, как ваша рыбка вобла, совершенно отвратительный тип с писклявым таким…

— Я помню его, Маш, помню. И где же он его обнаружил, интересно знать?

— Неизвестно, мсье Теодор, но участковый уже забрал и меч и дьяка к себе в отделение…

— Как так? Участковый же мертвым считается?

— Вы долго меня перебивать будете, Теодор? Я вам так ничего и до утра рассказать не успею.

— Молчу, Маш, извини. Рассказывай.

— Участковый, мсье Теодор, представился…

— Ишь, ты… Помер всё-таки? — влез дед, подключившись к нашему разговору.

— Теперь вы, дедушка Михалыч? — возмутилась Маша. — Вот ничего вам больше не скажу!

— Всё-всё, Машуль, мы больше не будем.

Маша обиженно посопела немного, а потом протянула:

— Хорошо. Только вы оба должны мне будете! И, кстати, мсье Теодор, а где там мой мешок яблок?

— Ох, Машуль, не до яблок нам сейчас, но куплю я тебе их, не переживай. Ты же меня знаешь.

— Вот в том-то и дело, что знаю… Хорошо, слушайте. Участковый представился народу, мсье Теодор, компрене ву? Представился народу в виде ангела. Нацепил крылья самодельные и на бабкиной ступе прямо в толпу горожан и спустился, будто бы с небес.

— И что, кто-нибудь в это поверил?

— А как же, мсье Теодор. Народ любит чудеса.

— Получается теперь и участковый жив, да и меч у него?

— Так и получается, мсье Теодор.

— Ладно, Маш, спасибо. Что-нибудь еще?

— Что-нибудь еще, мсье Теодор — это долгий рассказ о несчастной девушке, которая горюет у окошка и страдает от любви к своему шевалье с которым она в разлуке, а шевалье тот, между прочим, так и не купит никак одной очаровательной мадмуазель всего-то одного мешочка…

— Всё-всё, Маш, я всё понял, отбой.

— Что с ентой Марьянкой думаешь делать, внучек? — вернулся к обсуждению дед.

— Гнать её надо отсюда, понятно. Только, нельзя же и в самом деле взять и выкинуть девушку из дворца да в лес, волкам на радость? Хотя…

— В Лукошкино её отправить надо, Федор Васильевич, — предложил Калымдай.

— Надо, — согласился я. — Только как? Горыныча ей показывать совершенно не хочется. Да и попробуй, заставь её на Горыныча залезть…

— Да ить и вообще, нехорошо как-то получается, — задумался дед, подавая сигнал бесенятам чтобы ставили самовар. — Енто мы с поклоном к Гороху заявимси мол, забери ты от нас Христа ради сестричку свою?