Евгений Абрамович - Медианн №2, 2019

Я сухо щелкнул пальцами, и Мерипода, оторвавшись от воняющего тиной рыбака, развалившегося на бархатном диване, в мгновение ока соскользнула с ложа и шмыгнула к гостю, прижавшись к тому всем телом. Сородич Рабаля уже успел стащить с девушки платье, так что та осталась в одних чулках, и теперь можно было разглядеть ее родовые признаки — ряд тонких педипальп, начинающийся меж подтянутых грудей и теряющийся в густых лобковых волосах.

«Мерипода, конечно, не снискала славы в высших кругах, но, уверяю, ее умения поразят вас своей изысканностью!»

Опытная куртизанка не теряла времени даром, заключив гостя в объятия: из ее промежности вытянулись изящные паучьи лапы и принялись нежно разминать копулятивный мешок гостя. Мембраны на голове аристократа тихонько зашуршали, что у потомков Ткущего Мост являлось признаком возбуждения; когда держишь бордель, полезно знать анатомию клиентов.

Гость, видимо, сочтя меня недостойным ответа, все же принял подачку и, продолжая раздраженно пощелкивать, удалился в будуар Мериподы.

Продано! Но Еве придется отработать свою истерику. Приказав ей зайти через час ко мне, я удалился обратно в кабинет — пересчитывать выручку.

Малышка Ева знала свое дело на отлично. Ноги у меня все еще тряслись от приятной истомы, когда она вставала с колен, кокетливо вытирая рот. Откинувшись на кресле, я сквозь полуприкрытые веки благодушно рассматривал диковинную девушку. Готов спорить, она сбежала от какого-нибудь извращенца-аристократа из Великого Города сюда, в трущобы, опасаясь мести чистокровных. Было в ней нечто особенное. Может быть то, что в отличие от остальных женщин из Рыболовного Квартала, Ева не обращалась к ведьмам за той чудовищной хирургией, что не давала аристократам оплодотворять грязнокровок — такая беременность нередко стоила роженицам рассудка.

Пока Ева вытирала моим шелковым платком полную бледную грудь с голубыми прожилками вен, я привычно рассматривал ее изящную фигурку, гадая, к чьему роду она все-таки принадлежит. Разумеется, Ева происходила от людей, как и все грязнокровки, в этом сомнений не было, но видимых родовых признаков Великих я найти не мог. Кто она? Дочь Властителя Глубин? Да, у нее большие глаза, но не такие выпученные, как у Рабаля, а рот горячий и тесный. Потомок Черного Глашатая? Нет, таких светлокожих среди них не бывает. Может быть, ее родословная ведет к некрофагам? Что же, возможно, тем более, учитывая ее любовь к свежему мясу.

— Что с тобой не так, детка? — завел я старую шарманку исключительно для проформы, чтобы не думала, что она здесь на особых правах. — Почему, стоит прийти кому-то хоть немного близкому к Великим, как ты превращаешься из ласковой кошечки в злобную фурию?

— Не знаю, Папочка. Просто когда я представляю, как они тычут внутрь меня своими яйцекладами… — Ева изобразила рвоту. — Ты ведь знаешь, аристократы часто… увлекаются. Боюсь, они могут навредить ребенку.

— Ты уже решила, что будешь с ним делать?

— Не знаю…

— Ну, в борделе мы младенца растить точно не будем, — хохотнул я, — Если хочешь, я найду для него достойный приют и даже приплачу, чтобы его как следует кормили и воспитывали. Сможешь видеться с ним, когда захочешь. Но только если останешься у меня.

— А ты веришь, что раньше все было по-другому? — вдруг спросила Ева, словно и не слышала меня. — Что мы возделывали землю, расплачивались металлом, а не кровью?

— Кто это «мы»? — хоть я и привык к ее фантазиям, они все же каждый раз вызывали недоумение. Странная она, эта Малышка Ева.

— Ну, все мы. Неаристократы. Там, где я жила раньше, есть легенда, — куртизанка мечтательно смотрела куда-то в потолок, поглаживая живот, — в ней говорится, что в чернейший день из глубин возникнет Зверь, с кровью столь грязной, что содрогнутся боги и захлопнутся пасти Султана Демонов. Возгорится яркое пламя и поглотит тех, кто правит, а Зверь с грязной кровью станет отцом тем, кого уничтожили и изгнали…

— Что за бред? — я помотал головой. — Понаберешься всяких россказней в подворотнях, потом работать нормально не можешь. Иди к себе! И смотри, чтоб завтра без фокусов, пусть придет хоть сам Великий Снящий!

Что ни говори, а расслаблять Малышка Ева умела. Стоило двери за ней захлопнуться, как мои веки принялись слипаться. Бросив недокуренную трубку на стол, я накрыл светильник из ведьминых глаз плотной черной тканью, еще раз проверил — работает ли холодильник с выручкой, плотно ли прилегает бак с ворванью, и улегся на тахте в кабинете.

Спалось плохо. Владыка Снов слал мне неспокойные видения, которые я, сколько ни пытался, не мог расшифровать. Огромного величественного кита на моих глазах заживо пожирали черви. Глубоко в пустыне рассыпались в прах циклопические пирамиды, издыхал в агонии каменный безликий сфинкс. Привычное светило сгорало, заменяемое ослепительно-ярким злобным оранжевым глазом без радужки и зрачка, выжигающим благословенные тени.

— Папа! Папочка! Вставай, скорее!

Я проснулся и вздрогнул. От взгляда горизонтальных, как у осьминога, зрачков Капры мне всегда делалось не по себе. Убедившись, что я проснулся, куртизанка нервно облизала нос и отошла от тахты, неловко постукивая копытами по половицам. Приподнявшись на подушке, я ощутил неприятную тревожность. Произошло что-то плохое.

Передо мной стояли все мои подопечные. На лице Рабаля отсутствовали любые эмоции, но беспрестанно шевелящиеся жабры выдавали волнение. Гроздья глаз на теле Лавинии взволнованно моргали; Релей встала слишком близко к вешалке, и щупальца на ее голове принялись оплетать деревянную конструкцию, будто ища опоры. Извивалась кольцами, шелестя чешуей, ревнивая Пита будто чему-то радовалась. Я сонно переводил взгляд с одной на другую, пока не осознал, что не вижу своей любимицы.

— Малышка Ева пропала, Папа Мейсон, — в извиняющемся жесте развела мохнатые черные руки Капра.

— Как пропала? — Я потряс головой, отгоняя остатки сна.

— Мы стучались в ее комнату, чтобы спускалась на завтрак. Думали, ей плохо, а когда зашли… — Рогатая куртизанка опустила взгляд.

— Нет-нет-нет, не может быть! — Я вскочил с тахты, прихватил ведьмовской светильник и спустился на этаж, где жили девочки. Дверь в комнату Евы была распахнута.

К ней я заходил нечасто — Малышка предпочитала приходить ко мне сама, ревностно охраняя свое личное пространство. Комната без нее казалась опустошенной. Белье на кровати измято и скомкано — значит, вчера она все же ложилась. Немногочисленный скарб — несколько старых платьев, осколок зеркала в оправе, инкрустированный изумрудами гребень; все осталось здесь. Открытое окно впускало в комнату холодный ветер, развевающий рваные занавески и приносящий с собой тошнотворный запах с Рыбного рынка. Мою Малышку похитили.