Сергей Чернов - Медианн №1, 2019

Плохой поворот. По всем законам убийце грозила смерть. Причем максимально мучительная. Но сказать об этом екаю?

— А ты хочешь тут жить? — в голосе заклинательницы слышалась печаль. — Мне так не кажется. Загляни внутрь себя.

Китаец молча шагнул вперед. Туман за его спиной заклубился, скрывая грязно-серой пеленой храмовые ворота.

— Жить? Я хотел жить. Вставать на рассвете. Ощущать кожей прохладный ветер с полей. Видеть солнце, голубое небо. Видеть улыбку жены, — лицо одержимого исказила злобная гримаса. — У меня отобрали все это. Как думаешь, чародейка, хочу ли я теперь жить?

— Поэтому я и предлагаю тебе мир и покой. Ты просто уснешь. Кошмар прекратится. И для тебя, и для тех душ, что связаны с тобой обещанием.

— Обещание, — одержимый сделал еще несколько шагов. — Ты не знаешь, как они взывали ко мне. Как просили, чтобы я покарал тех, кто пролил невинную кровь. Не знаешь, что я чувствовал.

Рокот, сопровождавший каждое слово убийцы. Теперь он звучал как скрежет по металлу, как нарастающий лязг.

— Я — это все те, кто был убит и изнасилован. Меня рубили на куски, сжигали заживо. Меня вешали на воротах моего же дома. Мою голову сотни раз разбивали о камни. И ты обещаешь мне покой? Просишь отпустить? Отказаться? Ты это мне предлагаешь, самка гуйцзы?

Китаец вскинул руки, и все оказалось внутри вихря множества белых мотыльков.

Время для Льюиса замедлилось. Стало вязким, словно желе. Он пытался выхватить револьвер из кобуры. Медленно. Буквально по миллиметру. А воздух вокруг ярился от кипящей битвы противоборствующих сил. Лейтенант видел странные пасы, творимые заклинателями. Видел яркие вспышки разноцветных линий, что сливались в причудливые каллиграфические символы.

Тысячи сгоревших мотыльков сыпались вниз, но вихрь раскручивался все сильнее и сильнее.

Кто-то из заклинателей сумел дотянуться до одержимого! Полыхнул зеленоватый пламень, кожа на лице китайца задымилась. Еще удар! Человеческую оболочку отбрасывает назад, правая рука висит на ошметках сухожилий. Новый символ ударяет одержимого в грудь, ломает, отбрасывает, крутит и прижимает к мокрой брусчатке, а револьвер все также медленно, миллиметр за миллиметром, выползает из кобуры.

Один удар сердца — и все изменилось. Изувеченное тело китайца набрякло, словно губка, напитавшаяся воды. Глаза вспыхнули пугающим несветом. Вихрь мотыльков превратился в подвижное воплощение древнего символа Инь-Янь: крылья насекомых вдруг стали окрашиваться в черный. Револьвер наконец-то оказался направлен прямо в грудь одержимого, но теперь, видя происходящее, Льюис сильно сомневался в эффективности старого-доброго огнестрела.

Еще удар сердца.

Вихрь выплюнул из себя черно-белые плети. Часть из них сгорела, наткнувшись на невидимую защиту заклинателей. Зато другие.

Трио седых стариков опали горкой дымящейся плоти.

Беззвучно заорал похожий на студента юнец, когда черное и белое пробило его тело насквозь.

Взлетела в воздух голова самурая, вырванная вместе с позвонками.

Одна за другой рухнули на колени женщины в кимоно. Вместо лиц — кровавые маски, лишенные кожи.

Как погибли две молодые заклинательницы, что держались чуть за спиной «студента», Льюис не разглядел.

На ногах осталась одна Норико Сато. И он. Лейтенант Арктур. С бесполезным револьвером в руках.

Рот китайца распахнулся на невозможную ширину, обнажив игольчатые зубы. Человек исчез. Остался только екай.

Удар.

Сотни черных плетей хлестнули по японке. Вспыхнули контуры чародейской защиты, женщина вскинула руки, пытаясь призвать силу. тщетно. Капли крови попали Льюису прямо в лицо, а Норико медленно завалилась набок, словно марионетка, у которой подрезали нити.

Екай медленно приближался. Бугрящаяся кожа уже не могла сдержать то, что скрывалось внутри. То тут, то там сквозь прорехи в плоти виднелось что-то скользкое и суставчатое.

Лейтенант нажал на спусковой крючок. Раз. Другой. Третий. Пули ударили тварь в грудь, в лицо. Екай лишь рычал от ярости. А затем тысячи тысяч черно-белых плетей хлестанули со всех сторон.

…окоп. Колючая проволока. Надо поднимать людей в атаку…

…шорох. Шепот. Лицо Норико.

…детство. Драчливый то ли Том, то ли Филипп.

…поезд. Дорога до Парижа. Потом — снова окопы, стрельба.

…тысяч незнакомых лиц. Китайцы. Женщины. Дети. Старики. Лица печальные, лица гневные, лица безразличные.

…шепоты и шорохи.

…не гуйцзы. Не гоугочжень. Лаовай. Зачем он нам? Лаоваи пытались помочь.

…неправильно. Все не так. Месть. должна была свершиться иначе.

…образы Фоэториса. И снова шепот, шорох, чуждая речь.

Он был невредим. Тварь замерла в десяти шагах, содрогаясь. от боли? От страха? Вихрь белых мотыльков уносился прочь, в туманный купол Медианна. А чернокрылые насекомые падали на землю пепельным дождем.

Надо было закончить дело. Лейтенант полез в карман, но вместо патронов под его пальцы вдруг попала давешняя пластинка-оберег. Обжигающе горячая. Что ж. Наверное, так будет правильнее. Скрипя зубами от боли, Льюис сжал в ладони гладкую кость оберега. Тварь попятилась прочь, к воротам храма.

Лишившись покровительства сонма душ, екай корчился, теряя и последние остатки человеческого облика. Плоть сползала с твари кровавыми лохмотьями, обнажая сегментированное брюхо, поджатые на груди конечности и шипастую башку, покрытую шевелящимися жвалами.

— Ты совершил ошибку, засранец. — Льюис шел вперед, преодолевая омерзение. — Месть, конечно, дело благородное. Но только в том случае, когда она по адресу.

Екай мерзко заверещал и подался назад. Дакийская безделушка раскалилась добела.

— Те души, которые ты связал договором или обещанием. Они поняли, что ты обманул их. Жаль, что не сразу. А теперь.

Договорить лейтенант не успел. Тварь заверещала, нелепо подпрыгнула на месте. А затем попыталась развернуть прозрачные крылья, пронизанные сетью прожилок. Потерпев поражение, мерзость пыталась сбежать. Вот только это совершенно не входило в планы Льюиса. Одним прыжком он оказался возле екая, а потом резко вбил оберег в сочленение хитиновых пластин.

От визга умирающей гадины из ушей лейтенанта пошла кровь. В воздухе резко запахло жженой костью. Оскальзываясь на брусчатке, екай полз прочь, сквозь туман. Прямо к храмовым воротам. Метр за метром. Метр за метром. Метр за.

Ворота полыхнули ослепительным белым пламенем, и от чудовищного насекомого осталось лишь грязное пятно. Все было кончено.

Норико еще была жива, когда Льюис склонился над ней.

— Господин душ… утратил доверие? — с трудом произнесла она.