Эрика Адамс - Охотник и Красная Шапочка [СИ] [litres]

— Я не одна. Со мной Охотник. И тебе лучше уйти прочь с дороги, если не хочешь, чтобы он прострелил твой трусливый зад!

— Охотник? Этот мужлан? Но как же?.. Ты же моя наречённая!

— Не рекомендую употреблять слово моя в соседстве с моим именем, Андерс…

— Но…

— Эй, пентюх, тебе выбить остальные зубы? — цедит сквозь зубы Рикардо. Ему надоело ждать и он вошёл в дом. Сейчас он стоит внизу лестницы и сверлит глазами Андерса.

— Спасибо, Рикардо. Думаю, Андерс уже собрался уходить ложиться спать. Сейчас недетское время.

Я ожидаю, что Андерс уберётся без особых проблем, но тот неожиданно решает показать себя парнем хоть куда и задирает подбородок повыше, разворачиваясь лицом к Охотнику.

— Не помню, чтобы я приглашал гостей в дом моего отца, — произносит Андерс.

Ничего не могу с собой поделать, но из-за того, что он гундосит, его слова производят противоположный эффект. Ситуация выглядит скорее комично, чем серьёзно.

— Вот, именно, дом твоего отца. Ты — такой большой мальчик, а до сих пор живёшь под боком у мамочки с папочкой, — ухмыляется Охотник, медленно поднимаясь по ступеням.

Андерс вспыхивает и собирается что-то сказать, но вставная челюсть выскальзывает изо рта. Он подхватывает её и раздражённо засовывает в карман брюк. Я стараюсь не рассмеяться, но мне это плохо удаётся. Андерс слышит мой сдавленный смех и разворачивается ко мне, тыча в мою сторону пальцем.

— Ты, Аманда…

Не знаю, что он собирался мне сказать. Но в то же мгновение Андерс получает сильный подзатыльник от Охотника. А следом Рик хватает за шиворот этого здоровяка и прикладывает лицом об стену. Слышится хруст и сдавленный стон. Бедняга Андерс! Его дважды сломанному носу теперь не суждено срастись как полагается.

— Не. Тыкай. В. Неё. Своими. Обрубками, — цедит сквозь зубы Охотник, прикладывая на каждом слове Андерса лицом об стену.

— Рик, пожалуйста, прекрати.

Я дёргаю его за рукав. Он стремительно оборачивается, смотря на меня сверху вниз с усмешкой.

— Пожалела дурня, крошка?

— Дядюшка Густав хорошо ко мне относится. Не хочу его расстраивать. А Андерсу, благодаря тебе, теперь есть чем заняться. Правда, Андерс?

На здоровяка жалко смотреть. Он зажимает нос пальцами, пытаясь удержать бегущую кровь, но согласно кивает быстро-быстро, разбрызгивая красные капли.

— Проваливай, щелкунчик.

Охотник толкает взашей Андерса и тот, запущенный вперёд сильной рукой, слетает кубарём с лестницы. Скорее всего, сейчас он пулей помчится к лекарю. Хлопает входная дверь.

— Не смотри на меня такими глазами, малышка. Или ты хочешь проверить одну из кроватей в доме на прочность прямо сейчас?

Я оказываюсь поймана в ловушку сильных рук, прижимающих меня к крепкому телу. В ноздри забирается пряный запах разгорячённого мужского тела. Чёрт…

— Ты когда-нибудь мёрзнешь?

— Что? — иронично выгибает бровь Охотник.

— От тебя пышет жаром, как от раскалённой печи.

— Это ты заставляешь меня гореть, крошка.

Охотник поддевает пальцем мой подбородок, заставляя поднять лицо вверх. Расплавленное серебро его взгляда скользит по лицу, заставляя вспыхивать щёки и гореть губы. Хочется послать всё на свете, зайти в комнату и захлопнуть дверь, отрезав нас двоих от внешнего мира. Но вместо этого я произношу:

— Якоб Петерсен.

Несмотря на позднее время, возле дома Якоба Петерсена толпится народ. Но держится в отдалении перешёптываясь. Несколько стражей растянулись цепочкой, создавая видимость, что сдерживают толпу. К слову, никто не рвётся шагнуть через калитку во двор. Охотник, не церемонясь, расталкивает всех и проходит прямо к крыльцу. По обе стороны от двери выстроились бравые стражи порядка. Около крыльца стоит бледный Отто, промокая бледное лицо платком. Рядом с ним обмахивается листом бумаги Ганс Петерсен. Сыночек так сильно любил папашу, что отселил его почти на окраину, пристроив к нему сиделку. Судя по разговорам, Якоб Петерсен в последнее время почти не вставал.

— Кому понадобилось убивать немощного старика? — спрашиваю я вполголоса у Охотника, идя за ним следом.

Он резко останавливается и разворачивается, удерживая меня за плечи.

— Стой здесь.

— Какого?..

— Такого. Тебе там нечего делать, ясно? Посмотри на Отто, он вот-вот блеванёт. Думаешь, можешь похвастаться большей выдержкой?

— Но я!..

— Ты остаёшься здесь, крошка.

Охотник стремительным шагом приближается к дому, отмахиваясь от слабого окрика Ганса Петерсена. Путь Рику осмеливается преградить один из стражей, но взглянув на его лицо, отходит в сторону. Рик скрывается в доме. И мне не остаётся ничего другого, кроме как прогуливаться вдоль забора, поглядывая в сторону дома. Ничего путёвого из обрывков разговора мне не удаётся узнать. И я, плюнув на предупреждения Рика, потихоньку иду вдоль забора, обхожу дом вокруг и перелезаю через ограду позади дома. Я осторожно подхожу к стенам и заглядываю в окна, пытаясь увидеть хоть что-то. Два окна затемнены, но на одном приоткрыты ставни. И я, вспомнив, как удирала несколько лет назад из дома бабули через окно, подтягиваюсь и залезаю внутрь, ступая по тёмной комнате. Я попадаю в коридор и стараюсь не дышать тошнотворным запахом, висящим в воздухе, словно плотный туман.

Из-под двери комнаты виднеется узкая полоска света. Я осторожно отворяю дверь, стараясь не производить лишних звуков. Но проклятая дверь легонько скрипит. Звук почти неслышный, но чуткое ухо Охотника улавливает даже такой едва заметный скрип. Я только успеваю заметить красные пятна на одной из стен — и больше ничего. Охотник тенью мечется ко мне, выталкивая обратно в коридор. Он захлопывает дверь с громким треском и обращает свой взгляд на меня.

— Что непонятного было в словах «остаёшься снаружи», Аманда?

В глазах Охотника пляшут желтоватые огоньки, словно в зрачках отражается пламя свечей.

— С чего ты решил, что можешь мне приказывать?

— А тебе надо всюду сунуть свой хорошенький нос? Что ты надеешься там увидеть? Или ты сноровиста в том, что касается расследований убийств? Или у тебя настолько толстая шкура, что ты не будешь блевать неделями, вспоминая увиденное?

Пальцы Охотника сжали плечо словно тисками. Он разъярён, словно чёрт, и едва не рычит на меня. Неуравновешенный тип! Я бью по его руке, чтобы он ослабил захват. Меня уже давно никто не дёргал и не зажимал в углу вот так, не считаясь с моим мнением.

— Ты не на сцене, где каждое движение вызывает восторг у публики, — немного спокойнее добавляет Охотник и отодвигается, — ты — просто избалованная, несносная девчонка, не знающая границ.

— О нет, Рикардо… Я знаю, что такое границы, и я их не признаю. Плевать я хотела на ограничения, ясно тебе?