Виктор Рябинин - Жили-были

Как оказалось, в болотистых и озёрных краях Полесья испокон веков существовало древнейшее племя нечисти, прозванное местным крестьянством русалочьим племенем. И хоть значились они в вольном переводе промеж народа, как белые и чистые, но вреда тому же народу приносили много, особливо неженатым и молодым мужикам. Девки эти были весьма соблазнительны в своём голом виде с распущенными по крепким плечам зелёными волосами. Одна беда — заканчивалась их привлекательность рыбьим хвостом с чешуёй. Рекрутировалась эта каста из утопленниц по несчастной любви, забрюхатевших раньше свадьбы или просто глупых девиц мечтательного образа. Переместившись из царства яви живых в мёртвое царство нави, девицы переходили в подчинение к водяному и становились русалками, сплетя белые ноги в рыбий хвост и наполняясь чувством мести к земному жителю, самому способному, как к работам, так и обидам. Завлекая сладкоголосыми песнопениями и видимой частью голого тела в райское блаженство, русалки подманивают ротозеев поближе к воде и безжалостно топят самых неосторожных в выборе развлечений. Единственно чего боялись русалки, так это вида собственной крови, ибо не являлись бессмертными. Стоило какую из них зацепить булавкой, так сразу всем кагалом с диким криком кидались они на дно водоёма, где и хранились с неделю, а то и более, пережидая свой испуг. С одной стороны русалки большого урона мужескому полу не наносили, в силу своей сравнительной малочисленности, но с другой, эти скользкие рыбины стали прибирать к рукам малолетних деток, отошедших в мир иной, тем самым пополняя свои ряды взамен поумневших с годами девиц на выданье. Хитрое бабье племя нежити брало под своё крыло в основном некрещеных чад, дабы не иметь хлопот с перевоспитанием. Зато по внешним признакам превращали их в обворожительных красавиц с двумя ногами, одна краше другой, если смотреть со стороны и понизу.

В процессе неведомого, но естественного отбора, новоявленное русалочье племя разделилось на два несхожих по укладу лагеря. Что их сближало, так это лютая мстительность ко всему человеческому роду плодовитой способности. Одни из них — мавки в едва прикрытом тиной виде шлялись днями по лугам и пажитям в поисках подходящей жертвы, а завидев оную, оборачивались страшными чёрными птицами наподобие коршунов и уносили в своих когтистых лапах человека в лесные чащи, где и заклёвывали его до смерти. И не было на мавок никакого укорота, лишь страшились они запаха полыни и чеснока, чем и пользовалось запасливое людское племя, распугивая соблазнительную нечисть головкой душистого корнеплода.

Вторая же ветвь обращённого русалочьего племени, называемая в живом народе навками, были самыми зловредными и кровожадными из всего подводного царства. Они обычно являлись перед облюбованной жертвой в образе любимого и родного человека, заманивали его сладким словом на край обрыва или пропасти, где сталкивали легковерного на самое дно, разбивая оного вдребезги о каменья и коренья. И не было от них спасения ни днём, ни ночью, ни молодому, ни старому, ни мужику, ни бабе, не говоря даже о старцах и старицах по монастырям. Единственно, чего боялись навки, это когда их называли женским именем. То есть успел окликнуть нечисть Танькой, Манькой, а не то и вовсе Анной-Терезой, тут навке и безвозвратная погибель, даже водяному не успеешь пожаловаться.

Вот про такие чудесные чудеса и поведал всей нечистой компании под ледяными сводами купец второй гильдии Захарий Корж. А закончил речь в одну строку с новыми знакомыми:

— Да что тут говорить? Не ко двору в нашем тёмном мире русалки и их пиявки подколодные. Посильно творим укорот губителям верхнего племени. Главное, не даём бабью брать верх над нашим домостроем. На том стоим, а где надо и костьми ляжем! — воздел под самый свод свой синий кулак Захарий.

— Вот и мы пошли по миру, чтоб огнём и мечом прививать толерантность патриархальному электорату замогильной глуши, — выскочил опрятный прибалт Якоб. — Пусть зреет плод демократичного понуждения по пустошам хуторов и мыз! — и он встал рядом с купцом второй гильдии.

— Оле, оле! — просто прокричал викинг и ударил по щиту. — Закажем реквием не только по Сигги, но и по Халлус из замка Хеломсдраг!

— За ближайшим Круглым Столом рассмотрим вопрос о возможно бережном отношении к смертным, как к фундаментальной кладке нашей основы, и организуем фонд моральной поддержки всё ещё живым, — без эмоций веско произнёс лорд Бенджамин, по привычке сгребая рукой морщины на высокий государственный лоб и тоже вставая в общий ряд.

— Точно так! — взвизгнул милорд Брус, всовываясь в общую шеренгу и вытягиваясь во фрунт. — Рыцари Печального Образа будут рады новой забаве по сохранению рода человеческого.

Адвокат Броня Жилетт, со стороны посмотрев на этот стихийный митинг, скорбно изрёк:

— Да человечки и без нас сведут себя в могилу. И если не войной, то уж точно своим техническим изобилием.

Маркиз Альфонс-Франсуа де Сват, любимец салона мадам Сиси, бретёр и дамский угодник, был вызван бароном Димитром Попеску-Гопо на дуэль до победного конца.

Секундант румына полковник Вован Антонеску так и сказал маркизу прямо посреди мазурки где-то за колоннами бальной залы:

— Мой юный друг, барон готов с вами завтра драться на пистолях с четырёх шагов без промаха в три часа пополудни возле Мёртвой пади за городской чертой.

Маркиз опешил от наглости человека без светского имени, но тот же час выпустил из своих цепких рук младую баронессу Оливию, незаметно поправляя распахнувшийся понизу камзол и съехавший на сторону гульфик своих бархатных панталон.

— Мон шер! — вскричала потревоженная не ко времени женщина, поворачиваясь к маркизу своим прекрасным лицом и одёргивая задравшийся на гибкий стан подол маркизетового платья. — Что же теперь воспоследствует? Наш благородный муж, барон Димитр, не вынесет женского позора и пристрелит вас, как собаку, а меня отдаст гусарам на воспитание.

— Не страдайте за меня столь жуткостно прямо на моих же глазах, — осадил пассию Альфонс. — Ваш муж стар, а посему вполне может промахнуться или вовсе забыть о поединке.

— О нет! — вскричала прелестница, — мой муж ещё твёрд рукой и памятью. Поэтому исход будет для вас печален. Но не скорбите сердцем! Клянусь святым Бонифацием, я буду приносить на вашу могилку букетик полевых цветов по престольным праздникам в каждую свободную минуту.

В ответ на порыв безгрешной юной души, маркиз умылся скупой слезой из рук любимой и спешной походкой покинул мраморную залу родового замка мадам Сиси де ля Вилюр. Благородный юноша поспешил в родные пенаты, дабы побыть в плачевном одиночестве и поделиться мыслями о былом со своим дневником.