Виктор Рябинин - Жили-были

Ровно в полночь круглое бельмо луны подёрнулось рваными тучами, по земле пробежала холодная судорога кладбищенского дуновения ветра, и вся округа затаилась в безмолвном ужасе, невесть откуда взявшегося небытия. Даже неугомонная листва осин застыла на поникших долу ветвях. Матёрый секач подавился жёлудем, а пегий заяц за дубом окаменел сердчишком, прижав трепетные ушки к костлявой спинке. В природе учредился замогильный ужас и мракобесие.

Одинокий серый волк прекратил тягостно выть и жёлтым глазом впёрся в белесый лунный диск, как бы выжидая своего часа. Когда же время приспело, зверь вытянулся в струну до треска в сухожилиях и увеличился в размерах, лопаясь шкурой по загривку, сбрасывая шерсть с боков и становясь на задние лапы.

— И-эх, мать твою, — в следующую минуту прорычал оборотень, принимая человеческий облик молодого парубка в расшитой косоворотке, плисовых штанах и смазных сапогах всмятку.

Новоявленный парень поправил картуз с лаковым козырьком и погрозил кому-то кулаком в темноту:

— Ужотко доберусь до вас, аспиды! — но тут же осадил сам себя:- Не балуй, Лазарь, такой уж закон нашей природы, чтоб не всё сразу, а за одну ночь наворотить столько, что людишки потом и за месяц не разгребут.

После проверки голосовых связок, Лазарь покрутил головой, приведя в порядок шейные позвонки, и захрустел суставами по дороге, всё более походя на ловкого человека. И хотя молодой оборотень первый раз выходил на дело, инстинкт вёл его по верной дороге вселенской нечисти. Но знал одно: раз Князь Тьмы выбрал именно его из всей молодой стаи, то вложит и понятие, кого, как и за что прибрать к надёжным рукам. То есть, где отыскать нужного живого человека, и что с ним сотворить на страх всему околотку, чтобы содержать двуногих в узде и подчинении.

Лунный свет едва продирался сквозь грязные стёкла старой часовни, смутно освещая скорбную юдоль последнего приюта отлетающей души. Отбрасывая на затоптанный пол зловещие блики с отполированных боков, посреди кладбищенской пристройки покоился богато убранный гроб с плотно закрытой крышкой. Часовенка, как и сам погост, давно нуждались в уходе, но по причине отдалённости от села, томились в запустении от весенней Радуницы до осенних Дедов, самых главных дней поминовения усопших. Поэтому редкий путник обходил эту погибель стороной, а верховой не придерживал коня, летящего стрелой мимо страшного места. И лишь могильные кресты в полнолуние роняли на землю свои распятые тени прямо под ноги нечаянному путешественнику.

Ровно в полночь из часовни послышалось глухое ворчание, внутри неё с глухим стуком ударилась о пол крышка гроба, а из домовины восстал человеческий облик во плоти. В неверном свете ночного светила потусторонняя личина была бледнолика, с длинным чёрным волосом по бокам головы, но всё же не лишена приятности, скажем, для дам полусвета с романтическим складом ума или вовсе без оного. Человечьей субстанции на вид было далеко до скрипучих лет, а гладко выбритый подбородок и аромат лаванды ещё более придавал привлекательности образовавшийся нежити с печальным взором чёрных глаз. Одет вампир был в твидовую тройку-костюм и белую рубаху со стоячим воротником над завязанным в бант коричневым галстухом, а на ногах посверкивали лакированные башмаки в тон нашейного платка.

Новообразованное существо до хруста потянулось, сделало несколько приседаний и, ни к кому не обращаясь, произнесло вслух:

— Ну вот, Максимилиан, теперь ты настоящий вурдалак и готов выйти в свет в поисках пищи и установления своих прав, кои причитаются тебе заповедями Сатаны.

Молодой посланник беса аккуратно поставил гробик на попа в углу помещения, как сугубо личное вместилище для дневного отдохновения, и, открыв ногой дверь, вышел на свободу. Ночь мгновенно вселила в него энергию движения, а пробудившийся инстинкт вывел на дорогу и направил стопы Максимилиана в неведомую, но нужную сторону. Хотелось свершать тёмные таинства и выходить победителем при любой оказии, подвернувшейся под его холодную руку.

В крайней избе деревни Большие Кочаны шёл полюбовный сговор. Гуляли далеко за полночь, пропивая Ефросиньюшку, дочку крепкого хозяйством старосты Клима Савватеевича, сосватанную за рукастого мужика Калистрата Збруева. Жених, одетый по-летнему, сидел по правую руку от хозяина в новой нательнице расшитой петухами, покупных парусиновых портах и блескучих галошиках на босу ногу. Синий глаз, русая бородка и стриженая под горшок голова излучали силу и довольство. А как иначе? Ведь Клим Савватеич долго кочевряжился и прятал девку на дальних выселках, прежде чем ударить по рукам. Так ведь одолел Калистрат все препоны, убедил будущего тестя, что не последний человек на белом свете, когда зашибил в городе деньгу на собственный дом, промышляя там извозом всего год с небольшим. Правда, злые языки крестили Калистрата то ли вором плутоватым, то ли вовсе золотарём, но староста перво-наперво судил, что деньги не пахнут, а на вторую руку приглядывал, что девку пристроит не на голое место. Да и какой казак по молодости не щемил чужую кишеню? Это как кому свезёт. Кому дом пятистенка, а кому арестанская пенка. Хлебай вволю горькую долю, коли вовремя не соскочил на волю. Да и чего копаться в прошлых днях? В сегодняшних-то наливай да пей. И за свата, и за брата, и за Ефросиньюшку! Вон она павой выступает, из печи угощенье без перебора мечет, да и сама, словно сдобный пирог. Как ни есть, без наружного изъяна и худосочности в кости. Баба в домашнем укладе из неё образуется справная. Не зря Калистратушка по ней года четыре сох, не знаючи, как подступиться ко Климу Савватеевичу без звонкого говора в кошеле. Теперь-то что? И сам с деньгой, и, знамо дело, тесть с приданым не поскупится. В самый раз можно будет кузню возле развилки дорог открыть. Заживём, как у христа за пазухой! Зря что ли Ефросиньюшку всё это время на примете держал, привечал со стороны и в разговорах не портил до времени?

— А выпьем за наших детушек и будущий приплод, — кричал Клим и тянулся чокнуться чаркой с хлебным вином к свату Фаддею Збруеву.

— Выпьем, выпьем, — вторило застолье, в котором особо выделялись голосами сыновья старосты: Дементий, Софроний и Гавриил.

Три молодца радовались особо бурно. Как-никак, но сбывали с хозяйства обузу-девку. Да не просто на сторону, словно под гору кадкой без обруча, а прямо с рук на руки дельному человеку Калистрату Збруеву, хоть и порченому городом, но не забывшему сельский домострой. Вон, и о будущем хлопочет, если только дураком не прикидывается с кузней-то. Хорошее дело, лошадей ковать возле проезжего тракта! Да и сестрица нос не воротит от своего счастия. Здоровый конь, борозду нащупает и своего не упустит. Хоть сейчас готов подол задрать, по глазам видать. А как без детей в натуральном хозяйстве? Да никак! А если ещё и при мельнице, как тятенька, Клим Савватеевич, советует? Собственных-то рук со временем не хватит, чтоб весь приход мукой засеять.