Андрей Крюков - Дело всей смерти [litres]

И чуть не налетел на ангела, загородившего дорогу.

– А! Наконец-то! – взревел Зацепин. – Изволили прибыть! Давай меня молнией в библиотеку! Вперед марш!

– Остынь, Алексей! – осадил его ангел.

Это было произнесено таким повелительным тоном, какого раньше Зацепин у своего хранителя не слышал. От неожиданности он замер, вглядываясь в крылатого.

Ангела было не узнать. Он удивительно преобразился. Был преисполнен торжественности и величия. Он сиял! Даже на фоне яркого заката белизна крыльев и одежд резала глаза. Переливалось сиянием золото волос, лучился диск над макушкой. Ангел стал выше и осанистее. Восторг распирал его! Он весь был воплощенный праздник.

– Прямо новогодняя елка… – пробормотал Зацепин.

Ангел поднял руку, призывая к вниманию. С задником в виде пламенеющего заката сцена была впечатляющая.

– Славь Господа! – ликующим громовым голосом молвил ангел. Вспорхнула и очертила круг над степью стайка птиц. – Ты прощен!

И он, покончив с официальной частью, словно сойдя с пьедестала, светло рассмеялся и обнял Зацепина.

Зацепин, еще не постигнув, какое прощение ему даровано, уже угадал, что мир изменился. Это больше не был удав, душащий его в тугих кольцах. Рай стал раем. Страной вечного лета, молочных рек и кисельных берегов. Страной безграничной любви. Мышцы, сведенные судорогой многодневного напряжения, расслабились. Зрение обострилось. Тело наполнилось силой. Зацепин почувствовал себя всемогущим, способным горы свернуть. Паника, владевшая им, уступила место уверенности, что он любую беду руками разведет.

– Ого! Ого! – восклицал он, радостно смеясь. – Да как же это?

– Нет предела Его милости! – смеясь вместе с Зацепиным, сказал ангел. – Ну, прощай, мой трудный питомец!

– Как прощай? – Зацепин протянул руку к ангелу. – Ты бросишь меня здесь, на дороге?

– Я тебе больше не нужен. Ты можешь теперь быть кем хочешь и где хочешь, стоит тебе только пожелать.

– И в библиотеке судеб?

– И в библиотеке. Подумай о ней – и ты там. Ах, Алексей, Алексей! Опять ты за старое…

Покачав прекрасной золотоволосой головой, ангел исчез, растворясь в вечернем сумраке, подкрашенном затухающим закатом. Столь поспешное расставание лучше слов сказало, каким облегчением было для ангела сбросить тяжкое бремя шефства над беспокойной душой Зацепина.

Зацепин снова остался один на райском шоссе. Казалось, он должен был немедленно лететь в библиотеку и во всеоружии своего нового положения обрушиться на противника. Что ему теперь центнер «шварценеггеровых» мышц! Он обернется сказочным великаном, Суперменом, Поддубным, Ильей Муромцем и сокрушит рать ЦРУ!

Но Зацепин не спешил. В нем бурлили не только могучие силы, но и новые чувства. Он словно вместил в себя весь мир, стал с окружающим одним целым. Он, как самого себя, полюбил все вокруг, всех людей, которых помнил и которых никогда не знал, потому, что был неотделим от них и от мироздания. Он объял необъятное, и вселенная приняла его в свои объятия.

Упиваясь удивительными чувствами взаимопроникновения и родства с миром, Зацепин понимал, что они – следствие сошедшей на него благодати. Это всепроникающая радиация любви, источник которой – Бог. Он сподобился изведать ту космическую любовь, «что движет солнце и светила», как описал эксперт по загробному миру Данте Алигьери.

Но было нечто, что нарушало обретенную цельность и гармонию. Горошина, которая не давала почивать в блаженном единении с миром. Никита!

«Меня простили. И я должен даровать прощение! Отвести руку, занесенную над агнцем!» Нет, Зацепин не отказывался от «Бороды Зевса», от борьбы с американцами за книгу судеб. Но прежде только слабость заставляла его прибегать к запрещенному приему войны с женщинами и детьми. Так он убил Веру. И так поставил на кон мальчишку. Злодейства он оправдывал великой целью. Теперь же его распирала такая мощь и такое великодушие, что он не хотел невинных жертв ради победы. Сильные великодушны.

«Я все сделаю сам! Справлюсь и с ЦРУ, и вытрясу книгу из ящика компьютера. А мальчика я уберегу, хотя бы во имя Веры!» Только бы успеть! Только бы академик не начал пороть горячку!

И как назло попытки протянуть спиритическую связь с землей не удавались. «Телефонистка» академика Мария Кузнецова не отвечала на настойчивые вызовы из райской вечерней степи.

Вдруг Зацепин увидел своим новым острым зрением человеческую фигурку, которая двигалась к нему со стороны гор. Он почувствовал недоброе. Неужели это Никита ищет его? Неужели мальчик погиб?

Зацепин из-под ладони вглядывался в приближающегося по шоссе человека. Фигурка медленно увеличивалась на фоне полосы меловых гор. Не выдержав ожидания, Зацепин сошел с трассы и углубился в степь. Так он решил проверить, действительно ли неизвестный держит курс к нему или случайно оказался на дороге. «Может, это копия жены Нила или кого-то из муляжей его ребятишек бродит тут, ищет своего американца?» – надеялся Зацепин.

Надежды не осталось, когда фигурка тоже сошла с асфальта и направилась степью к Зацепину. У него упало сердце. Этому путнику нужен именно он. А значит, это несчастный Никита! Но в следующую минуту он понял, что поспешил с раскаянием: фигура была велика для мальчика. Походка тоже выдавала человека взрослого. Зацепин не мог в сумерках разглядеть его, но уже различал, что приближающийся человек был в белом и с белой головой.

Неужели это?.. Зацепину так не терпелось удостовериться в своей догадке, что он велел луне выйти из-за туч. И бутафорский мир повиновался воле новоиспеченного праведника! Будто рука сдернула со степи темное покрывало. В свете лунного фонаря стал отчетливо виден человек, который так интересовал Зацепина.

Да, это академик Неелов резво подходил к нему по кустистой равнине – седоголовый, растрепанный, в докторском халате. Ворот и грудь халата были густо выпачканы чем-то бурым. Горло академика было располосовано от уха до уха.

Путь академика в вечность начался сразу после сеанса спиритической связи, во время которого Зацепин потребовал немедленно прислать Никиту. Медиум Мария Кузнецова, освободившись от бремени чужого духа, не встала из кресла и не ушла, как обычно. Она осталась сидеть, пристально глядя на озабоченного Неелова.

Взгляд ее был так тяжел и взыскателен, что академик, погруженный в свои мысли, не мог не спросить:

– Что вы так смотрите, Мария?

Женщина, округляя глаза, спросила:

– Вы собрались убить мальчика? Вашего внука?

Академик нахмурился.

– С чего вы взяли? Ах да… – Он досадливо махнул рукой. – Вы что же, подслушиваете? Не ваше это дело!

– Не мое?! – вскинула голову Кузнецова. – Вы хотите, чтобы я закрыла глаза на преступление?