Екатерина Галиева - Хранитель Чёрной поляны

Из большого, окованного медью сундука в углу Кот вытащил свои стратегические запасы: парочку вяленых лещей и склянку с прозрачной и маслянистой на вид жидкостью. Окончание сегодняшнего дня требовалось отметить изрядной дозой этого зелья. Если честно, то Базиль не часто прибегал к помощи успокоительных, валериану он и вовсе старался избегать, так как делался от неё сам не свой и вёл себя буйно. Но вот кошачья мята… Он распечатал пузырёк. Лёгкий расслабляющий аромат растёкся по чердаку.

«Может я и не буду её сегодня пить… только понюхаю», – блаженно улыбаясь, подумал Базиль. – «Ну или только чуть-чуть. Самую капельку!»

Он взял блюдце и плеснул в него настойки. Она засеребрилась маленьким озером, а огонёк свечи отражался в нём, словно луна. «Давно мечтал съесть луну», – Базиль склонился над блюдечком, замурлыкал под нос песенку:

Луна в небесах ночных

Вращалась, словно волчок.

И поднял голову кот,

Сощурил желтый зрачок.

Глядит на луну в упор –

О, как луна хороша!

В холодных её лучах

Дрожит кошачья душа…

Он слышал её как-то раз по телевизору. Это был концерт бардовской песни. Именно после него Кот открыл в себе поэта.

Миналуш идет по траве

На гибких лапах своих.

Танцуй, Миналуш, танцуй –

Ведь ты сегодня жених!

Луна – невеста твоя,

На танец её пригласи,

Быть может, она скучать

Устала на небеси.

«Луна» качалась в блюдце в такт песне Базиля. А он кружил по комнате, и тень его еле поспевала за ним.

Миналуш скользит по траве,

Где лунных пятен узор.

Луна идет на ущерб,

Завеся облаком взор.

«Луна» качнулась в блюдце и исчезла.

Ему стало немножко грустно, что она ушла, но он знал, как её вернуть.

Миналуш крадется в траве,

Одинокой думой объят,

Возводя к неверной луне

Свой неверный кошачий взгляд. [25] Песня «Луна и кот» написана Н.В. Некрасовой (Иллет) на стихотворение У.Б. Йетса в переводе Г. Кружкова.

Ещё и ещё раз. И с каждым новым возвращением Луна становилась всё больше и прекрасней, пока не заслонила собой весь мир. С блаженным выраженьем на лице, или всё-таки на морде, он уснул.

Проснулся я от ехидного хихиканья над ухом. Причём проснулся совсем, подскочил сразу на всех лапах. Передо мной, закинув ногу на ногу, в моём любимом кресле-качалке сидел Домовой. Раньше он никогда не приходил ко мне без приглашения, значит что-то случилось. Я попробовал собраться с мыслями, но насмешливый взгляд дядьки не давал мне этого сделать. В конце концов я спрыгнул с кушетки и подошёл к окну. Окно на чердаке маленькое, полукруглое и свет сквозь него почти не проходит, так как оно заставлено всяким хламом. Но всё же сквозь него можно рассмотреть кусочек крыши и за ней луг. То, что я увидел привело меня в замешательство.

– Я чего-то не пойму, который час? – обернулся я к Домовому. Он от души расхохотался, потом смахнул слёзы и спросил:

– А который день тебя не интересует?

Внутри у меня всё похолодело. Я кинулся к столу. Рядом с оплывшей свечой валялась пустая склянка. Был бы Базилем – схватился бы за голову, а так я просто вытаращился на Домового и силился понять, как же это могло случиться. А он всё смеялся и смеялся. Казалось, у него от смеха скоро не только слёзы польются, но и зубы выпадут – так широко он раскрывал рот и так сильно раскачивался.

– Может хватит уже? – наконец спросил я. Он опять захохотал.

– Вот-вот, и я так подумал, – сказал дядька, наконец отсмеявшись, – Может хватит тебе уже тут дрыхнуть? А-то хозяйка того и гляди другого кота возьмёт.

Я опять подскочил.

– Ты что? Как другого кота?! Ты что несёшь?! Зачем другой кот?

– Затем, что старый пропал и носа домой не кажет.

– Как пропал, дядюшка? Вот же он, я! Вот! – я совсем растерялся.

– Эх, молодо-зелено, – Домовой спрыгнул, обнюхал блюдце, а потом и бутылочку. – Зелье где брал?

– Ну известно, где – у Кикиморы!

– Ну, ты даёшь, Кот! – Домовой постучал меня по лбу сухоньким, но твёрдым кулачком – Думать надо, что берёшь.

– Так подарок же! Неудобно было отказываться!

– Сказку про Мёртвую царевну слышал? Вот та тоже от яблочка не отказалась, что с ней стало?

Я забегал по комнате и зачертыхался.

– Да не зови ты его, дружка своего проклятого! – заворчал Домовой, – Без него тут тоже не обошлось поди.

Я остановился как вкопанный, вспомнив ясно как будто вчера дело было, что, когда Кикимора мне эту склянку подсовывала, Анчутка и впрямь рядом стоял и скалился. «Вот ведь друг называется! Ну, Чёрт! Ну, погоди!»

Домовой между тем потопал в угол к печной трубе. Видимо, решил, что на этом его миссия по спасению Мёртвого Кота закончена и пора вернуться к привычной жизни.

– Стой, стой, дядюшка. Не уходи, – бросился я за ним. – Помоги мне дверь открыть. Я же пока такой не справлюсь. А в Изнанку мне сейчас никак не попасть. Выспался.

– Эх ты, недоросль, – буркнул Домовой и сделал какой-то пас руками. Дверь, щёлкнув замком и легонько скрипнув, открылась.

– Ну всё, племянник, я пошёл, – сказал мой спаситель и юркнул в щель за трубой.

Я попробовал прибраться, но путного ничего из этого не вышло. В голове засела мысль о том, что хозяйка хочет другого кота взять. Значит спал я долго, наверное, не один день. Мне стало очень жалко себя и очень страшно. Подойдя к открытой двери, я проверил морок и чары. Вроде все работало исправно.

«Что ж, хоть это хорошо» – подумал я и выпрыгнул наружу.

Оказавшись на яблоне, первым делом я огляделся. Пейзаж вокруг не изменился. Всё так же цвели сирень и черёмуха. Зеленели ровные грядки овощей. Никаких новых предметов обстановки в огороде на появилось.

«Баня!» – встрепенулся я, – «На месте. Может всё не так уж плохо, как сказал Домовой?»

И тут я увидел, как из-за угла бани выходит Лёшка с Никитой, а вслед за ними Трезор. В руках у мальчиков было что-то большое и яркое, но совсем не тяжёлое. Ребята прошли мимо меня. А Трезор, зараза, отстал и, изображая из себя охотничьего пса, рыская вдоль дома и делая стойку.

«Вот позёр…» – подумал я и начал спускаться вниз. Это было ошибкой, потому что, как только он меня заметил меня, то тут же поднял такой шум, словно началось светопреставление. На его лай из окна выглянула бабушка, и увидев меня всплеснула руками.

– Вася, Васенька, где ж ты был, голубчик? Отощал-то как, – она открыла обе створки и позвала меня – Кис-кис-кис! Иди сюда, иди скорее. Я тебе молочка налью.

Моё сердце затрепетало от счастья, я спрыгнул на подоконник и, не в силах сдержать свои чувства, стал рассказывать Марии Дмитриевне, как сильно я её люблю и какая она хорошая. А она поставила передо мной блюдце с молоком, гладила меня и приговаривала: