Екатерина Скорова - Опрометчивые желания [СИ]

Путешествия не смогли обуздать скуку — диковинные страны походили друг на друга, хоть и отличались деталями и языками. Разнились только алкоголь и цены на услуги кучеров. Только Восток — Китай и Япония, могли удивить настолько, что тоска отступала. Они казались кусками иного мира, словно и не на земле находились, а витали в космосе. Именно там Алрой придумал игры — не шахматы или покер, а манипуляции с человеческими судьбами. Если раньше соблазнение было уделом плотского удовольствия, то теперь оно превратилось в забаву — дерзкий план, воплощение которого грозило проигравшей публичным позором. Меньшей ставки Алрой не принимал. Либо — отказ и уважение, либо — стыд и сплетни с такими подробностями, что отцы согрешивших девиц сначала приходили с красными от злости лицами, а потом упекали дочек подальше от насмешек высшего света.

Покупка фабрик или земель тоже превратилась в потеху. Алрой выбирал такое имущество, которое хозяин наотрез отказывался продавать, правдами и неправдами разорял его, а потом забирал с торгов за бесценок. Это было нетрудно, когда в руках миллионы фунтов, а верховный судья зовет тебя по субботам на чай. Наверное, поэтому вскоре и подобные потехи приелись до икоты. Алрой уже начал подумывать о самой большой ставке — своей свободе. Разумеется, выбор миссис Шелди-Стоун-младшей планировался не менее увлекательным, чем праздное соблазнение. Но тут, как джин из лампы, возник Энтони со своей потешной страстью к выкупной. Отложив до времени проводы холостяцкой жизни, Алрой ухватился за новую авантюру. Правда, он сам еще не разобрался, что и как провернет, но точно знал, что не упустит шанса позабавиться над простаком Тони.

И вместе с тем, распирало любопытство: какова она, эта Мари, если сумела приручить мистера Джортана? Судя по россказням Алисии Мейси — редкая тварь и хищница, но стоит ли верить подобным сплетням? Вряд ли Энтони купился бы на задранный подол или лесть. Интерес рос, как на дрожжах. Что ж, сегодня вечером Алрой увидит загадочную «ручную зверушку». И что больше всего радовало — сделает новый ход в придуманной игре. Тревожило одно: Энтони может передумать и отказаться от займа. Что ж, тогда Алрой сумеет подтолкнуть друга в нужную сторону. Возникающая неуверенность удивляла и раздражала одновременно. До сих пор все уловки прокатывались, как по маслу и ни один облапошенный даже не догадывался, что его попросту обыграли — не ради наживы или утехи, а для пустой забавы. И еще больше раздражало невесть откуда явившаяся совесть.

— Друг, — принялся ворчать Алрой, не стесняясь Кристин. — Этот друг даже не соизволил приехать, когда хоронили отца, хотя про это писали во всех газетах! Зато с ловкостью округлил глаза и пособолезновал, будто ничего не знал. Он такой же лжец, как и я, так что — все честно. — Ухмыльнувшись, он с головой окунулся в воду, а потом вылез, не заботясь о том, что с него капает на паркет. — Прибери здесь все, — сухо бросил Алрой прислуге, натягивая домашний халат.

Он выбрался в коридор, поднялся на второй этаж, отворил резную дубовую дверь с позолоченной ручкой и прошел в кабинет. Просторная комната с письменным столом и креслами встретила прохладой и щебетом птиц, сочившимися из открытого окна. В сердце кольнуло неприязнью — никогда не понимал, почему безмозглые пичуги все время поют? Голодные, бездомные, как бродяги под мостом, а все им неймётся. Рой поморщился, но закрывать окно не стал. Скоро для него все это перестанет существовать.

Предвкушение пульсировало в мозгу, выстукивая в висках Токкату Баха. Устроившись в мягком кожаном кресле, Алрой затянулся наркотическим дымом из приготовленного Дрю пузатого кальяна. Обстановка кабинета с развешанными на стенах диковинными вещицами, привезенными лично или друзьями и деловыми партнерами со всего света, задрожала перед глазами. Маски со свирепыми лицами, копье, ятаган, разноцветное сари, повешенное вместо занавески, нефритовая статуэтка в форме беременной женщины, агатовый сфинкс, нэцкэ, матрешка… Все будто взбесилось, сорвалось с мест и помчалось по кругу. Алрой еще раз глотнул дурманящего пара, ощутил знакомую негу и расслабленность, разлившуюся по жилам.

Через пару затяжек тело станет ватным, а потом и вовсе одеревенеет, и душу охватит ощущение полета, безграничной свободы и ничем не отягощенного разума. Границы мира померкнут и лопнут, извергая ее в иные пространства. То, что после он очнется со слюнявыми подтеками на груди, жуткой головной болью и расстройствами желудка сейчас не имело значения. За любые удовольствия надо платить: чрезмерное гурманство отзывается изжогой и диареей, пристрастие к вину или коньячным напиткам разваливает печень и разжижает мозги, а тяга к женскому полу награждает венерическими болячками.

Мысли о последнем всколыхнули воспоминания: узкая комната с железной кроватью, на которой лежал отец — с провалившимся носом, язвами по всему телу, окруженный смрадом и темнотой. Открывать окна или даже отодвигать шторы запрещала мать, которая ни разу не зашла внутрь, предпочитая дожидаться доктора у порога. А вот Алрой, как старший сын сэра Шелди-Стоуна, не мог себе этого позволить. Стоя у кровати с солдатским бельем, которое потом сжигали на заднем дворе, он не позволял себе даже прикрыть нос платком, в отличие от доктора Бердмана. Врача отец выбирал сам: «Если кто-то и заработает на моей смерти, — скрипуче говорил он, выталкивая слюну опухшим языком, — то пусть это будет еврей».

Алрой не жалел Шелди-старшего и никогда не любил — его всегда интересовали только деньги. Наверное, мать тоже не пылала страстью к мужу — он взял ее только ради золотых приисков в Америке, которые дед давал в приданое. Отец не скрывал этого ни от тестя, ни от высшего света, ни от супруги. Более того, матери приходилось постоянно выслушивать его колкие шуточки по поводу пышных форм и кривого рта. Правда, сколько сам Алрой не разглядывал Дорети — не видел этого изъяна. И вот теперь, когда он стоял у кровати щуплого старика, приговоренного судьбой на гниение до последнего дня, внутри плескалось отвращение. Неприязнь, копившаяся годами, в итоге вылилась в каменное лицо и равнодушно-холодный взгляд. Хотелось, чтобы отец видел именно это и запомнил навсегда. И даже после смерти, кипя в самом большом котле, Шелди-старший трясся бы от негодования, что его презирает мелкий щенок, как он не раз называл сына, когда вваливался домой под ночь пьяный и пропахший дешевыми шлюхами из бедняцких кварталов.

На следующий день после того, как доктор Бердман сообщил, что медицина бессильна, Алрой уехал в Индию. Его не волновало, что отец оставался на попечение и милосердие Дорети Шелди-Стоун, словно коршун следившей за каждой лишней тарелкой бульона или тюбиком мази, отправленным в правый флигель. Но не только ее переполняли отвращение и ненависть, и Алрой подозревал, что сам придушил бы старика, если остался бы хоть на день. В Индии он и купил этот кальян, украшенный золотистым рисунком со слонами и девушками с кувшинами на головах. А когда вернулся, то узнал, что мать совсем обезумела и никого не подпускала к комнате старика-Шелди.