Hioshidzuka - Вернуться в сказку

Неоновые вывески, плакаты с изображениями каких-то звёзд, забавная обложка книги «Молчание ягнят» или «Красный дракон»… Всё это было тем, что можно было назвать новыми впечатлениями. Марии нравилось ходить в кино, нравилось искать мемуары людей, которые в жизни совершили что-нибудь хоть капельку ужасное. Пожалуй, то, что они оказались в тысяча девятьсот девяносто пятом, тоже могло сойти за яркие впечатления. Мария уже плохо помнила то, что происходило в конце двадцатого века — она была ещё маленькой девочкой, так что особых воспоминаний, кроме драк в песочнице и на детской площадке с Алом, у неё не осталось. Может быть, ещё отрывочные воспоминания о мороженом, конфетах и её первом психиатре. Первый психиатр, нужно сказать, был вполне неплох — серьёзный высокий седой человек в деловом костюме, который с ней разговаривал… Он был милый и постоянно твердил её маме, что дело скорее в том, что ребёнку нужно внимание. Больше внимания. И нельзя всё своё время уделять лишь малютке Розе. Если бы Мария увидела этого странного дядьку снова, она бы обязательно поблагодарила его. Он ей нравился. Не заставлял рисовать какие-то глупости, не заставлял отвечать на какие-то странные вопросы… Они просто разговаривали… Мария пересказывала ему свои любимые сказки — «Алису в стране чудес», «Снежную королеву», где ей больше всего нравилась сама Снежная королева, «Песочного человека» «Проделки Камприано» и «Легенды о Робине Гуде», где ей больше всего полюбился шериф, которого она сочла милым и забавным. И над ней не смеялись из-за «всех этих глупостей». Напротив, мистер Уард — так его звали — советовал ей всё новые сказки и книжки, советовал её матери купить кое-какие видеокассеты, чтобы просмотреть весьма хорошие детские фильмы. Марии нравился этот мужчина. Он был достаточно участлив. И с ним было весело. А ещё ему можно было рассказать те странные сны, которые преследовали её с самого детства. Жаль, что не сохранилось телефона мистера Уарда — Мария с удовольствием пообщалась бы с ним снова.

Она смотрит в потолок, почти не моргая, пытаясь получше вспомнить те свои сны, которые она считала наиболее потрясающими и удивительными.

Человек из того сна чаще всего смеялся. У него было занятное лицо. Пожалуй, даже красивое. Его губы постоянно кривила усмешка, а в глазах часто отражалась та ещё жестокость. И гнев. Он, кажется, был ужасно гневлив. Сердился по каждому, даже самому пустяковому, поводу. Из-за каждой мелочи. Нет, пожалуй, это всё — из-за чего он сердился — было не совсем мелочью, но… Кому интересно, что какой-то глупый мальчишка при вылазке в логово какого-нибудь покойного горного королька расшибся и на месяц оказался прикован к постели? В конце концов, его никто волоком в это логово не тащил — он сам навязался! Нечего всем расплачиваться за глупость какого-то невоспитанного мальчишки!

А ещё, человека из того сна звали Мир. И у него на безымянном пальце левой руки сверкал перстень. Тяжёлый перстень из белого золота с рубином. В перстне словно скопилась чья-то кровь. Возможно — самого Мира. Марии нравилось наблюдать за ним, за его попытками что-либо сделать, которые чаще всего даже удавались, за его ночным чтением у костра, за тем, как из найденных камней он делал разные украшения… Перстни, кольца, браслеты, кулоны… Он дарил их всем людям, кто его окружали. Каждому — что-то своё. Марии почему-то всё чудилось, что ей протягивают кольца и перстни из тёмных металлов со вставленными в оправу почти прозрачными камнями. У Мира были ловкие цепкие пальцы, он мог что угодно поймать ими, сделать ими что угодно. Мария, пожалуй, хотела бы иметь такие руки, как у него.

Драгоценности… У этого человека из сна было много драгоценностей. Он сам словно был таковой. И волосы — у него были золотые волосы. И сам он был, пожалуй, красив, а когда девушка по имени Дея улыбалась, смотря на него, он просто светился от счастья. И Мир много чего умел — починить мог практически что угодно, смастерить тоже мог что угодно, умел и сыграть на том инструменте, похожем на лютню, который принадлежал в этом сне кому-то. Марии он нравился, этот Мир. Он был обаятелен, когда ему хотелось быть обаятельным, и был пугающим, когда ему хотелось быть пугающим.

У Мира были крылья. Это было поистине несправедливо — почему кому-то достаются и ловкие руки, что могут сотворить всё на свете, и сильные крылья, которые могут поднять в воздух, а кто-то обречён вечно ходить по земле и с треском проваливать все поручения, которые касаются какой-то хоть сколько-нибудь тонкой работы? Это было поистине несправедливо и потому крайне забавно. Встреть Мария такого друга или товарища в жизни, она обязательно свалила бы большую часть дел на него. И оправдывалась бы тем, что у неё самой руки растут из не совсем пригодного для этого места.

А ещё он со странной любовью смотрел на странную девушку, которую можно было бы назвать ледяной княжной. На девушку, которую звали Дея. По правде говоря, большинство в том сне называло её Деифилией, но Марии почему-то совершенно не хотелось произносить это ужасное длинное имя. Что оно, вообще, означало? «Дочь Бога»? Но у Деи все платья были в заплатках, а она сама скорее походила на некую… Фанатичку своего рода, что ли? Ей всё было не так. Кажется, ей не нравилось то, что он демон. Так же, не нравилось то, чем он занимался — кажется, дело было в работе с душами. Мария бы хотела сама научиться такому — извлекать души из живых существ и запечатывать их в камни или поглощать их. Камни, в которых находились души, несколько светились. Необычным светом. И носить их было приятнее — это как иметь постоянного собеседника, который не может как-либо тебе возразить или что-либо тебе сделать. А ещё эти камни были теплее. Они могли согреть даже в самый лютый мороз. И были куда более красивы. Марии нравилось носить их на шее, на руках… Они были словно живые. Впрочем, они и были живыми. Мир говорил, что когда в чём-то есть душа, оно автоматически становится тёплым, а когда душа исчезает, исчезает и тепло…

Деифилии это, всё же, не нравилось. Она была красива, но недовольные взгляды, холодные усмешки портили её черты. Она не была Драхомиром, которому всё это даже шло ещё больше. У Деифилии было полно своих забот, как она говорила, помимо Мира. Ей приходилось каждый день что-нибудь штопать, вязать из не слишком хорошей пряжи какие-то вещи, шить юбки, штаны, рубашки, плащи, бинтовать покалеченные руки и ноги, ухаживать, когда раны были несколько серьёзнее пары ушибов или переломов… Наблюдать за ней, когда она была занята работой, было интересно. В эти моменты на её лице появлялось такое презабавнейшее выражение — ну да, только Мария могла счесть его забавным, — что было просто не оторваться! А ещё было интересно касаться рукой тех странных крошечных фигурок из дерева у неё на шее. Она постоянно убирала пальцы Марии, когда та дотрагивалась до фигурок, и недовольно смотрела.