Джон Толкин - Хоббит, или Туда и обратно. Избранные произведения

— Я не строитель. Пэриш мог бы написать жалобу в Городской совет и попросить, чтобы к нему направили бригаду ремонтников.

— У них там дела посерьезнее, чем у вас, наверху, — проговорил инспектор. — В долине случилось наводнение, многие семьи лишились крова. Вам следовало помочь соседу, временные меры могли бы предотвратить дальнейшее разрушение крыши и облегчить последующий ремонт. Таков закон. Материала вполне хватило бы: здесь есть холст, доски, водостойкая краска.

— Где вы все это видите? — вознегодовал Ниггл.

— Вот! — инспектор показал на картину.

— Но это моя картина! — воскликнул Ниггл.

— Согласен, — ответил инспектор. — Но дом — дело более важное. Таков закон.

— Но я не могу… — Ниггл не договорил, потому что в этот самый миг в студию вошел другой мужчина. Он был очень похож на инспектора, — почти двойник: высокий и весь в черном.

— Пошли! — сказал он. — Я — Возница.

Ниггл скатился с лестницы. Лихорадка как будто вернулась, голова пылала, и его сотрясал озноб.

— Возница? Возница? — бормотал он. — Какой еще Возница?

— Вашей кареты, — сказал мужчина. — Ее заказали для вас довольно давно. И вот она наконец ждет вас. Знайте — сегодня вы отправляетесь в путешествие.

— Эй! — окликнул инспектор. — Вы должны ехать, однако, нельзя пускаться в путь, не окончив дел. Впрочем, теперь мы хотя бы сможем воспользоваться вашим холстом.

— Боже! — проговорил бедный Ниггл со слезами на глазах. — А я даже не окончил картину!

— Как это не окончил? — переспросил Возница. — Напротив, картина завершена, — хотя бы потому, что вы к ней более отношения не имеете. Пошли.

И Ниггл пошел — без особого возмущения. Возница не дал ему времени на сборы, сказав, что ими следовало заниматься раньше, а теперь можно опоздать на поезд; поэтому Ниггл сумел прихватить лишь крохотный чемоданчик, стоявший в коридоре. В нем обнаружились краски и альбом с его же собственными набросками: ни еды, ни свечей. Но на поезд они успели. Ниггл очень устал, ему так хотелось спать, что когда его погрузили в купе, он даже не огляделся по сторонам. Ему было все равно, он забыл и куда направляется, и зачем ему это понадобилось. Поезд сразу же провалился в темный туннель.

Пробудился Ниггл на очень большом и едва освещенном вокзале. Вдоль платформы шествовал Носильщик, но выкрикивал он не название станции, а фамилию Ниггла.

Тот поспешно выскочил наружу, при этом позабыв чемоданчик в купе, и едва повернулся, как поезд уже тронулся.

— А, вот и вы! — сказал Носильщик. — Вам сюда! Что? Нет багажа? Значит — на исправительные работы.

Нигглу стало худо, и он лишился чувств прямо на платформе. Вызвали «скорую помощь» и его отвезли в больницу при исправительной колонии.

Лечение ему не понравилось. Все лекарства были горькими. Персонал оказался недружелюбен, молчалив и строг; кроме них он никого не видел, только изредка заходил суровый доктор. В общем, он скорее находился в тюрьме, а не в госпитале. Ему приходилось много работать в отведенное для этого время: копать, плотничать, красить доски — в один цвет. Из дома его не выпускали, и все окна были обращены на внутренний двор. Ниггла подолгу держали в темноте, как говорили — «чтобы подумал», и он потерял счет времени. Но лучше себя чувствовать не стал — если судить по тому, что ничто здесь не приносило ему удовольствия… Даже отдых, когда можно было лечь в постель.

Поначалу — в течение первого столетия или около того (я просто передаю его впечатления), он продолжал бесцельно переживать прошлое. И часто приговаривал, лежа в темноте: «Эх, если б я только заглянул к Пэришу сразу, когда задул сильный ветер. Я же и сам хотел это сделать. Когда сорвались только первые черепицы, все можно было легко поправить. Тогда миссис Пэриш даже не простудилась бы. Как и я сам. Тогда у меня бы осталась еще неделя». А потом он забыл, зачем ему была нужна эта неделя. Теперь его беспокоили только собственные труды в больнице. Он стал планировать их: прикидывал, сколько времени уйдет на то, чтобы укрепить эту доску, перевесить ту дверь, починить ножку того стола. Наверно, он сделался и в самом деле полезным, хотя об этом ему никто не говорил. Но конечно, держали там нашего маленького человека по иной причине. Должно быть, ожидали, когда ему сделается «легче» — по каким-то загадочным медицинским стандартам.

В любом случае жизнь не приносила бедному Нигглу удовольствия, точнее того, в чем он сам привык находить радость. Ничего веселого здесь не было. Но трудно отрицать: он начал чувствовать, скажем, удовлетворение, — скорее хлеб, чем джем. Он мог взяться за работу прямо со звонком и отложить ее в сторону, едва услыхав отбой, — чтобы снова приняться за дело, когда настанет время. Теперь за день Ниггл успевал сделать многое, и всегда аккуратно заканчивал небольшие работы. Личного времени у него не было — за исключением проводимого в спальне — и все же он стал хозяином его; Ниггл начал понимать, что с ним — с этим временем — следует делать. Спешки не было, он успокоился, и научился отдыхать по-настоящему в свободное время.

А потом вдруг ему изменили весь распорядок: находиться в постели более не позволяли, освободили от плотницкого дела и велели просто копать — день за днем. Он не возражал. И даже не стал рыться в памяти, отыскивая почти позабытые проклятия.

Он копал до тех пор, пока спина не стала надламываться… наконец он сбил себе руки и понял, что уже не поднимет лопату. Никто не подумал поблагодарить его. Только доктор зашел, чтобы поглядеть на Ниггла.

— Все, — сказал он. — Теперь полный отдых — во тьме.

Ниггл отдыхал лежа в темноте; он ничего не чувствовал и не думал, даже не мог понять, сколько лежит — час или многие годы. И тут он услыхал Голоса — но не те, которые слышал до этого. Шел медицинский консилиум, или же заседание бюро расследований. Все происходило где-то рядом в соседней комнате — при открытых дверях наверно — но света он не видел.

— А теперь дело Ниггла, — сказал Голос, куда более строгий, чем докторский.

— И что же с ним случилось? — проговорил Второй Голос, который, пожалуй, можно было назвать кротким, только мягким он не был: в нем слышалась власть, но в то же время печаль и надежда. — Что же случилось с Нигглом? Сердце у него было на месте.

— Да, но работало не совсем хорошо, — произнес Первый Голос.

— И голова тоже — он ею почти и не пользовался. Сколько же времени потратил даром, и даже себя не потешил. Он так и не приготовился к Путешествию. Жил как вполне обеспеченный человек, но сюда явился совсем разоренным, пришлось даже поместить его в крыло для бедняков. Скверный случай, боюсь ему придется побыть здесь подольше.

— Возможно, от этого не будет вреда, — проговорил Второй Голос. — Но Ниггл, увы, всего лишь маленький человек. Он не предназначался на важную роль, и сильным никогда не был. Посмотрим в Записях. Там есть кое-что свидетельствующее в его пользу.