Яцек Пекара - Прикосновение зла

Я не сдержался и похлопал его по спине, потому что его печаль была действительно огромна, а в тот момент я уже имел твёрдые основания утверждать, что его вина (если вообще можно было в данном случае говорить о вине), вероятнее всего, не была умышленной.

– Что теперь будет, господин Маддердин, что теперь будет? – Он посмотрел на меня налитыми кровью полными слёз глазами.

– Я вас развяжу, – ответил я. – И, надеюсь, вам не придёт в голову никаких глупостей. Я постараюсь вам помочь, но вы должны меня слушать. Понимаете?

– Как не понять. – Он глубоко вздохнул. – Только скажите: что теперь будет?

– Для вас, безусловно, будет лучше, если вы уберётесь с глаз вашей жены и зятьёв. Не пытайтесь приблизиться к своему сыну, потому что тогда они вас убьют, и их будет трудно за это винить. Понимаете?

– Как не понять, – повторил он глухо.

– Проведите несколько ночей у какого-нибудь знакомого или на постоялом дворе, и лучше вообще не выходите на улицу. Спокойно подождите, пока я не разберусь в этом деле.

– А Михалек? Ему ничего не грозит?

Я на секунду заколебался.

– Мне кажется, что нет, – сказал я. – Уже случилось всё, что могло случиться. Но скажу вам честно: голову на отсечение не дам. Только не обольщайтесь тем, что сможете его защитить, – добавил я уже резким тоном. – Потому что, уверяю вас, во всём мире нет человека, чья компания больше угрожает ему, чем ваша!

– Я... я ничего не понимаю. Почему вы так говорите?

Я наклонился, вытащил нож и перерезал верёвки, связывающие Грюнна, сначала на ногах, потом на руках. Он с облегчением вздохнул и начал спокойно разминать суставы. Я знал, что он ждёт ответа.

– Почему я так говорю? Поверьте, я не желаю вам зла, но вы бы не поняли моих объяснений. Если Бог даст, я скоро закончу дело, и вы вернётесь в лоно семьи.

Он повернулся в мою сторону. Его правая щека уже раздулась так, что из-за отёка был виден только зрачок.

– А кто меня примет? – Спросил он таким жалобным голосом, что я не хотел верить, что он вышел из гортани этого сурового человека.

Тем не менее, я не собирался утешать мастера-красильщика пустыми словами, потому что ни я не был умелой нянькой, ни ему не было пользы от лжи или писанных на песке уверений.

– Сейчас никто, – ответил я честно. – И неизвестно, произойдёт ли это когда-нибудь. Но уверяю вас, однако, что надежда есть.

Говоря эти слова, я действительно верил, что для него есть надежда. И, следовательно, есть также надежда, что блеск инквизиторской мудрости осветит тёмные тайны, которые окутали город Виттлих.

Убедить братьев Вейген не причинять вреда зятю и даже не сообщать властям о его поступке оказалось нелёгкой задачей.

– Этот негодяй вас купил! – Заорал младший и обвиняюще наставил на меня указательный палец, когда я уже сказал им, что собираюсь отпустить Эриха на свободу.

– Господин Вейген, – сказал я спокойно, – я понимаю ваше раздражение, сожаление или разочарование, но уверяю вас, что ещё несколько подобных слов, и вы, а не ваш зять, окажетесь в камере.

Старший из братьев успокаивающе похлопал Василия по плечу, потом зашептал что-то ему в ухо, и наконец отстранился с суровым лицом. Василий явно раскис после этой нотации.

– Мастер инквизитор, мы доверяем вам и вашему опыту, – заявил Дитрих Вейген. – Хотя и не скажу, чтобы мы делали это с лёгким сердцем. Но я предупреждаю вас, что даже сила инквизиторского убеждения не остановит нас от убийства этого злодея, если он будет отираться рядом с домом.

– Он обещал мне, что оставит вас в покое, – ответил я. – И позвольте мне заметить, что это дом Грюнна, а не ваш или вашей сестры. Или я ошибаюсь в этом отношении?

По внезапно покрасневшим щекам Дитриха я понял, что нет, я не ошибся.

– Это наша сестра. Наш племянник, – буркнул младший из братьев. – Мы должны о них заботиться. Охранять их от этого злодея.

– Поверьте, мы беспокоимся не об имуществе, – сказал старший примирительным тоном, – а о безопасности нашей семьи. Мы не заримся на чужое, но чтобы навредить Элизе или малышу Эрих должен будет перешагнуть через наши трупы.

– Вот именно! – Василий с размаху стукнул кулаком об кулак.

– Он такой милый мальчик, его Михаил. А на отца похож как две капли воды, – добавил искренне опечаленным голосом Дитрих. – Скажите сами, как этот проклятый ублюдок мог причинить такой ужасный вред ребёнку?

– Вреда он, вроде, не причинил, ибо Бог милостиво направил вашу руку и остановил его смертоносное намерение. Разве нет?

– Вроде как да. Но вы полагаете, что малышу будет легко жить с мыслью, что родной отец хотел его утопить в кипящей смоле?

Я покачал головой.

– Господин Вейген, если вы, его мать и служанка не проболтаетесь, то и ребёнок ничего не узнает. Он скоро забудет, что произошло, и если вы вдобавок скажете, что это была такая игра, в борьбу или догоняшки...

– Как это?! – Выкрикнул Василий. – Мы всё расскажем, пусть весь город...

– Позор падёт и на вас, – прервал я его. – А над сыном вашей сестры будут смеяться, ложно сочувствовать ему, злословить за спиной. Или в этом заключается ваша забота о семье, чтобы обречь ребёнка на подобные страдания?

– Но...

– Молчи, дурак! – Приказал Дитрих брату. – Святая правда, господин инквизитор. – Он повернулся в мою сторону и посмотрел серьёзным взглядом. – Нам не нужно ни огласки, ни издевательств над Михалеком. Мы будем молчать, и Элизе прикажем то же самое. А Хельга...

– Это служанка, – Тут же пояснил младший.

– Да, служанка. – Дитрих почесал бороду. – Я дам ей выбор между палкой и серебром.

– Лучше дайте ей выбор между палкой и отсутствием палки. – Посоветовал я – Из опыта я знаю, что люди, которым платят за молчание, имеют обыкновение привыкать к столь легко заработанным деньгам. А цена, в обмен на которую они соглашаются держать язык за зубами, растёт из месяца в месяц.

– Возможно, вы и правы, – ответил он после минуты раздумий. – Но сейчас...

– Сейчас заприте её в какой-нибудь каморке, пока не протрезвеет. И позвольте мне перемолвиться парой слов с вашей сестрой.

Элиза Грюнн сидела на кресле в гостиной. Может, «сидела» было не лучшим определением. Она замерла, словно статуя, и не пошевелилась даже тогда, когда услышала щелчок открывающейся двери и мои шаги. Её глаза смотрели прямо на меня, но зрачки даже не двинулись, когда она меня увидела. Элиза держала на руках сына, а мальчик посапывал во сне. Я придвинул себе табурет и сел рядом с ними.

– Госпожа Грюнн, – заговорил я мягко, – вы можете поговорить со мной?

Она никак не дала знать, что поняла, что я говорю. Ба, она даже никоим образом не дала понять, что вообще услышала, что я сказал. Я уже видел людей, находящихся в таком состоянии. Людей, которые, казалось, не замечали окружающего их мира и даже не пытались его заметить. По опыту я знал, что подобную болезнь превосходно исцеляет прижигание раскалённым железом или вбивание иголок под ногти, но по понятным причинам я и не мог, и не хотел применять столь радикальное лечение в данном случае.