Диана Джонс - Дом за порогом. Время призраков [litres]

– Куда? – спросил Адама один из мальчишек.

– Вот туда, – ответил Адам. – Там чудесный пустынный проулок, который нам очень подойдет.

Я заранее боялся, что там окажется проулок. Этот город был похож на мой просто до жути. Улица, где нас высадили, была широкая, с необычно широкими тротуарами. В этом мире вдоль тротуаров росли деревья, а за деревьями тянулись магазины. Но в нашем мире эта улица была самой что ни на есть трущобной, широкие тротуары были завалены грудами мусора, а за ними жили бродяги и бездомное хулиганье. В проулке уж точно могли ограбить. А в этом мире, несмотря на всю чистоту и порядок, на широком тротуаре тоже сидел бродяга. Он спал, привалившись к дереву – следующему за тем, где стояла Хелен. Я его заметил, когда мальчишки тащили меня к проулку: я сопротивлялся, волочил ноги по тротуару и задел его старые грязные башмаки.

– Надеюсь, насчет чая ты серьезно, Адам, – сказал кто-то, пока мальчишки тащили нас с Джорисом вверх по ступенькам, за которыми начинался проулок.

– Естественно, – ответил Адам. – Предки уехали на выходные. Оставили тонну еды. Только разберемся сначала с этой шпаной. Я хочу, чтобы они понимали, как это, когда у тебя воруют одежду.

К этому времени я уже понимал, что нас тоже ограбят в этом проулке. А я вам уже говорил, что бывает, если кто-то пытается ограбить скитальца. Мало того, я понимал, что попытаться отобрать у Джориса его драгоценный костюм охотника на демонов – значит привести его в состояние боевого безумия.

Наши многочисленные ноги протопотали по проулку, который шел между высокими красными стенами. Нас будто конвоировали на казнь – только эта расстрельная команда сама шла на самоубийство. И не подозревала об этом.

– Слушай, – сказал я. – Я тебе уже сказал, что верну брюки. Забирай.

– Ага, но я хочу еще твою рубашку, – ответил Адам.

– Бери. Я отдаю, – сказал я.

К этому времени мы подошли к месту, где проулок изгибался, так что ни с улицы, ни с другого конца нас не было видно. Мальчишки остановились и сгрузили охапки одежды у стены. Потом разошлись и встали так, чтобы одна компания окружала Джориса, а другая меня.

– Так ты, оказывается, трус? – спросил Адам.

Я ему крепко не нравился. Это было взаимно.

– Дело вообще не в этом, – ответил я. – Стоит вам у нас что-то отобрать, и вы погибнете. Вот и все. На тебя мне плевать с высокой вишни, но с этими ребятами было бы жестоко так поступать. – Я это сказал, чтобы втолковать Джорису про Правило номер два. – Так что вам же лучше, если вы нас просто вздуете. Мы бы предпочли так, правда, Джорис?

Что думал Джорис, мне было непонятно. Все-таки голова у него была устроена совсем иначе. Зато я точно знал, что думали мальчишки. Они думали, что я просто пытаюсь заговорить им зубы. И надвинулись на нас.

Ну и пришлось драться. Тупее положения не придумаешь. Все причины и следствия вывернулись наизнанку. Тем не менее я с большим удовольствием врезал Адаму и попытался сорвать с него очки и растоптать, пока остальная толпа стаскивала с меня его штаны.

Кто-то закричал:

– Берегись! У него нож!

Все тут же шарахнулись в сторону и потащили меня за собой.

Толпа расступилась, и Джорис оказался один на пустом пространстве в боевом полуприседе, на вид очень профессиональном. И нож у него в руках на вид был крайне неприятный. Такой тонкий мерцающий штырь вроде осколка стекла.

– Это противодемонский клинок, – процедил Джорис. Да, он впал в боевое безумие. – Мне достаточно только прикоснуться к вам. Кто первый? – Это приглашение он сопроводил выпадом в сторону ближайшего мальчишки.

– Не смей! Джорис, прекрати! – закричал я. – Нельзя! Ты вступаешь в игру!

– Я не обязан следовать Их правилам! – отозвался Джорис. И обвел нас всех таким взглядом, будто мы были Они . Потом все так же в полуприседе снова дернулся в сторону ближайшего мальчишки, и тот от ужаса вжался в стену.

Я вспомнил, что Джорис побывал в Их кольце не далее как вчера. Наверное, сейчас в нем живо пробудились воспоминания. Я стряхнул со своей шеи и плеч руки примерно шестнадцати мальчишек. Джорис занес штырь-клинок. Я бросился вперед и хотел схватить Джориса.

Джорис знал, что это я. Я по его лицу видел, что он не хочет мне навредить. Но в тот самый миг, когда я его схватил, раздался громкий дрожащий голос:

– Стыд и срам! Стыд и срам! Брат идет на брата!

Джорис вздрогнул, я тоже. Клинок дернулся в сторону перепуганного мальчишки. Тут раздалось какое-то шипение, и из левой руки у меня хлынула кровь.

Я схватился за руку, попытался зажать рану и привалился к стене. Все глядели на меня с ужасом, особенно Джорис.

– Достаточно только прикоснуться! – сказал он. – Я тебя убил!

От потрясения можно наговорить всякого такого, чего ни за что не стал бы. Вот и я сказал:

– Вот видишь, что такое смертельная рана для граничного скитальца. Не умру я, дурачина. Правило номер один.

– Прости меня, – еле выговорил Джорис.

– Уповайте на бессмертие! Уповайте на жизнь вечную! – закричал дрожащий голос.

Это был тот старый бродяга, который спал под деревом. И с ним Хелен. Она убрала половину волос, чтобы поглядеть на кровь, текущую у меня по руке. Священный лик был на удивление бледный и огорченный. За спиной у нее я сквозь серую дымку различал, как несколько мальчишек, похватав свою одежду из кучи, на цыпочках крадутся прочь.

– Верно говорят: надежда для души как бы якорь! – прорычал бродяга. – Истинная правда! Надежда твоя привязана к тебе, будто мельничный жернов на шее! А я говорю тебе – оставь ее! Оставь надежду!

Я посмотрел на бродягу – внутри у меня все стало совсем серое и шаткое, – сполз по стене и сел на землю. Отсюда, снизу, вид у старика был просто омерзительный. Множество дряблых морщинистых подбородков, ощетинившихся редкими длинными седыми волосами. Из-под засаленной шляпы свисают грязные белые космы. В слезящихся черных глазах горит огонь безумия, а ниже торчит нос – большой, острый, костистый, как нос «Летучего Голландца». Я сразу понял, что он скиталец. Потому-то Хелен его и подцепила. Но при этом так же ясно было и что он сумасшедший – явно и очевидно буйнопомешанный.

К этому времени почти все мальчики разобрали свою одежду и испарились. Я их понимаю. Когда они увидели нож и кровь и сообразили, что имеют дело с психами, то подумали, что этот проулок, очевидно, из тех мест, о которых как-то быстро забываешь. Более того, не успел старый бродяга сказать еще что-нибудь, как при нас остался только Адам. Похоже, Адам хотел сделать что-нибудь с моей рукой. Она болела. Я отодвинулся: