Ева Фёллер - Золотой мост [litres]

– И что же это за трудности? – поинтересовался Себастьяно.

– Ах, их так много, и не перечесть.

– А ты попробуй. Мне интересно.

Я взглянула на него потрясенно и радостно. Он потихоньку начинал оттаивать!

– Ну, хуже всего, что я очень скучаю по дому во Франкфурте. И… по Италии. Прежде всего по Венеции.

Запустив этот пробный шар, я затаила дыхание.

Лицо Себастьяно приняло озадаченное выражение.

– Почему по Венеции?

– Я там часто бывала и очень люблю этот город.

– А зачем ты туда ездила?

– Первый раз я была там с родителями. Мой отец… ученый, я же тебе уже рассказывала. Он занимается раскопками всяких исторических достопримечательностей. Так я познакомилась с Венецией и полюбила ее.

Бросив красноречивый взгляд на Себастьяно, слово « полюбила » я выделила особо.

– Венеция, – медленно повторил он. Это прозвучало задумчиво и немного растерянно. – Я слышал о ней. Город, построенный в лагуне. Там много каналов и дворцов. И люди надевают маски на карнавале. Думаю, я с удовольствием когда-нибудь съездил бы туда.

Я взволнованно наблюдала за его лицом. Глаза выдавали, что он погрузился в глубокое раздумье. Во взгляде было что-то отсутствующее и вместе с тем ищущее. Еще чуть-чуть, и он вспомнит! Мне стоит только самую капельку помочь ему, все описать. Толпы людей у моста Риальто. Дворец дожей в лучах весеннего солнца. Золотого ангела на Кампаниле Сан Марко. Высокие колонны на Пьяцетте. Если только я распишу ему все в самых ярких красках, память обязательно вернется!

К сожалению, в эту секунду экипаж, дернувшись, остановился. Мы приехали.

Себастьяно, расплатившись с кучером, велел ему ждать до конца представления.

Театр находился напротив дворца, бывшей резиденции герцога Бургундского, про который Сесиль мне уже подробно рассказывала. Этому дворцу он и был обязан своим названием. Да и сам театр имел давние традиции. По словам Сесиль, уже несколько десятков лет в его стенах сменяли друг друга разные труппы. Та, где все главные роли исполняла она, вообще-то еще не обрела, по ее же самокритичному признанию, большой популярности. Но она заверяла, что это лишь вопрос времени, ибо особые надежды возлагала на пьесы собственного сочинения.

– Онавды фсе вудут левать у моих вок, – провозгласила она с полным ртом стеклянных шариков.

Я взяла Себастьяно под руку, и мы вместе прошли в зрительный зал, не очень большое помещение, освещенное свечами в настенных канделябрах и люстре. Зал от зрителей не ломился, свободных мест хватало, так что мы сели совсем близко к сцене. К моему большому удивлению, там сидел Филипп, с благоговейным ожиданием глядя на завешанную плюшевым занавесом сцену. Он приоделся и на затылке перевязал светлые волосы новой шелковой лентой. Шляпу он положил на колени. Мы с Себастьяно заняли свои места, и он изумленно повернулся ко мне.

– Анна! Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты – пришла посмотреть спектакль Сесиль.

При виде Себастьяно на его лице выразилось еще большее удивление. «Приветствую вас», – осторожно сказал он, вопросительно глядя на меня. В ответ я едва заметно покачала головой. Нет, память к Себастьяно, к сожалению, не вернулась, но я над этим работаю.

Сообразив, Филипп откашлялся.

– Рад видеть тебя здесь, Анна. Сесиль и словом не обмолвилась, что ты сегодня придешь.

– Ах, да мы собрались в последний момент.

– Она наверняка обрадуется. – Филипп кивнул Себастьяно со сдержанной доброжелательностью. – Желаю вам получить удовольствие от представления, месье.

– Спасибо, – сказал Себастьяно. Он подозрительно изучал Филиппа, а потом, прищурившись, посмотрел на меня. Было понятно, что эта встреча показалась ему странной, вероятно, такой же странной, как и обстоятельства, при которых он видел Филиппа в первый и во второй раз, когда тот передавал ему послания от Гастона и тем самым оставил о себе не самые лучшие впечатления.

– Что общего у тебя с этим типом? – осведомился Себастьяно. Он даже не особо понизил голос, так что Филипп слышал каждое слово и в мучительной неловкости уперся взглядом в свою шляпу.

Я не успела еще придумать объяснение, как нас отвлек оглушительный рев фанфар. Я вздрогнула, потому что раздался он совершенно внезапно и действительно был ужасно громким. На сцену вышел человек в зеленых пятнистых одеждах, трубя в фанфару, на которой висел такой же зеленый и пятнистый флажок. Люди, только что дремавшие себе на скамейках, мгновенно пробудились и захлопали. Фанфарист, толстяк с лихо закрученными кверху усами, выступал еще и в роли ведущего. Оттрубив, он не слишком приятным фальцетом начал нахваливать предстоящее представление и объяснять сюжет. Речь шла о каких-то богах, нимфах и отважных героях, а также о злобных интригах, алчных торговцах и несчастной любви. Вытянувшись в нетерпеливом ожидании, я искоса бросила взгляд на Себастьяно. Он по-прежнему пристально смотрел на меня, и я поняла, что к своему вопросу он еще вернется. Позже он наверняка будет настаивать, чтобы я ответила.

Но пока его внимание от меня отвлекли, потому что началось представление. Плюшевый занавес отдернули в сторону, а усатый ведущий исчез за декорацией, представлявшей собой картонную стенку с нарисованным на ней лесом. Тут же раздалась барабанная дробь, и в следующую минуту на сцене появилась Сесиль. Всех зрителей (я вдруг заметила, что в зале почти одни мужчины) словно током ударило, потому что, как всегда, внешность Сесиль так и притягивала взгляд. Она, фигурой напоминавшая Мэрилин Монро, была облачена в шелковый наряд, подчеркивавший каждую округлость. По правому плечу водопадом струились пепельные волосы, левое оставалось оголенным. Обведенные сурьмой глаза мерцали при свечах, а на увеличенных помадой губах играла обольстительная улыбка. В развевающемся одеянии она стала танцевать, кружась по всей сцене, исполняя повороты и прыжки, от чего у нее во все стороны метались не только волосы. Танцуя, она отбивала такт на маленьком тамбурине, а колокольчики на ленточках вокруг лодыжек сопровождали все действо радостным перезвоном. Стихи, произносимые ею в танце, почти полностью терялись, потому что в зале все как один сконцентрировали внимание на ее груди, при каждом шаге грозившей выскочить из одежд. Мимолетный взгляд в сторону Себастьяно показал, что и он смотрел, не отрываясь. Больше всего мне хотелось встать перед ним и загородить ему сцену, но это выглядело бы весьма своеобразно. Поэтому я, подавив накатившую ревность, держалась как ни в чем не бывало. Наконец Сесиль, закончив танцевать, вышла на край сцены. Торжественно, с великолепной дикцией (видимо, шарики делали свое дело!) она произнесла монолог, тоже в стихах. В них, правда, не было рифмы, но по ритму я узнала – спасибо урокам немецкого – пятистопный ямб, которым Сесиль поведала нам, что она – лесная нимфа, только что вышла из ручья и безумно влюбилась в какого-то случайно сидящего на берегу юношу. Однако тот как раз ехал в город, чтобы жениться на богатой наследнице, что подыскал для него жестокосердый опекун. Произнося этот монолог, Сесиль заставила себя разрыдаться, от чего у нее задрожал не только голос, но и грудь. Некоторые зрители, уже было заскучавшие, снова полностью отдались происходящему. После нескольких строф, где Сесиль объясняла, что умрет от разрыва сердца, если юноша женится на другой, она со скорбно опущенной головой ушла со сцены, на чем первое действие и закончилось. Перед тем как исчезнуть за кулисами, она подмигнула мне, лукаво улыбнувшись. Ей явно было приятно, что я пришла на представление.