Ева Фёллер - Золотой мост [litres]

– Даже не знаю. Он производит на меня впечатление человека опасного и таинственного.

– Я полностью доверяю ему, – вырвалось у меня.

– Кардинал ему тоже полностью доверяет, – заявила Мари.

– Что ты хочешь этим сказать? – Я сама сразу же заметила, что этот вопрос задавать не стоило. Я ведь уже знала, что Мари не выносит кардинала и, соответственно, настороженно относится к людям, с ним связанным. Догадалась ли она, что кардинал приставил своего любимца за ней шпионить?

– Я ничего не хочу сказать, – откликнулась Мари. – Кроме того, что тебе нужно быть осторожной.

– Не беспокойся, буду.

По дороге в город я размышляла, не рассчитывает ли Мари, что я, со своей стороны, тоже постараюсь выпытать у Себастьяно, известно ли кардиналу о тайне королевы, в чем бы она ни заключалась. Видимо, поэтому она и не возражала против нашей встречи.

В театр я собиралась особенно тщательно – надела светло-голубое платье с обтягивающим, украшенным вышивкой верхом и вырезом, делавшим грудь больше, чем на самом деле. Волосы я оставила распущенными. Себастьяно любил, когда я не собирала их, и часто зарывался в них лицом. Вдруг я добьюсь того, чтобы он и этим вечером так сделал. Возможно, тогда он все вспомнит.

Часы пробили семь, и я волновалась все сильнее. Себастьяно собирался зайти за мной в половине восьмого, за полчаса до начала спектакля. Я чувствовала себя как перед нашим первым свиданием.

Дед Анри, перед сном еще раз заглянув в гостиную, похвалил мой внешний вид: «Ты очаровательна, деточка! Что за милое платье!» Сам он выглядел скорее небрежно, потому что был уже в ночной рубашке и колпаке, в каких спали в эти стародавние времена.

Едва он, шаркая туфлями, удалился, как в дверях возник слуга с сообщением о том, что пришел мсье Фоскер. Сердце у меня подскочило к самому горлу. Мари набросила мне на плечи подходящий к платью бархатный палантин.

– Не забывай о том, что я тебе сказала.

– Да-да, я буду настороже.

– И не повредило бы, если бы ты разузнала о нем побольше. – Она спешно добавила: – Разумеется, только для того, чтобы получить о нем более полное представление.

Ага. Значит, все-таки – да. Мои предположения подтвердились. Она хотела, чтобы я вызнала у Себастьяно, плетет ли кардинал какие-нибудь интриги против королевы и если да, то какие.

– Я постараюсь завоевать его доверие, – пообещала я. И даже не солгала, ведь именно этого я и намеревалась достичь. И не только этого. Если все получится, как я себе представляла, уже очень скоро мы с Себастьяно будем в нескольких сотнях лет отсюда, дома в двадцать первом веке. Там о раздорах между кардиналом и королевой будут напоминать только несколько учебников да статьи в Википедии. И, может, еще старая история о нескольких мушкетерах, случившаяся в 1625 году и якобы основанная на реальных событиях, но по большей части наверняка вымышленная, как во всех романах. С нашим возвращением все благополучно закончится. Кошачья маска мне вовсе не пригодится, ведь Себастьяно давно уже выполнил все свое задание. Иначе и быть не может.

«Желаю тебе приятного вечера», – сказала Мари. Прозвучало это вполне искренне. В глазах ее чувствовалась тоска, дыхание одиночества. Меня опять затопило сочувствие. Вероятно, в прошлой жизни она оставила друга, которого любила, а теперь забыла его. Как меня Себастьяно.

Сочувствие превратилось в жалость к самой себе, а затем в страх, ведь никто не мог гарантировать, что он меня вспомнит. Спускаясь к выходу, я несколько раз глубоко вздохнула. С лестницы я увидела его стоящим в вестибюле. И на последних ступеньках нацепила на лицо сияющую улыбку. Вечер мог начинаться.

Восхищение, вспыхнувшее в его глазах, пролило бальзам на мою душу.

– Привет! – едва дыша, сказала я (а вышло « Вот и я »).

В ответ он в качестве приветствия галантно поцеловал мне руку, чему я несказанно обрадовалась.

– Анна, ты прелестна! – Он подставил мне локоть, чтобы я могла взять его под руку.

– Спасибо, – кончиками пальцев я ощущала, какая сильная и натренированная у него рука. И как же здорово было идти так близко от него. Это свидание началось поистине многообещающе. Себастьяно приехал за мной в двухместном открытом экипаже, запряженном одной лошадью. Значит, мне не придется идти в прекрасных туфельках из светлого шелка по грязной мостовой и губить подол роскошного платья. Себастьяно предусмотрительно распахнул дверцу кареты и помог мне войти. Я казалась самой себе настоящей леди.

– Ты когда-нибудь бывал на представлении в театре? – спросила я, когда мы оба уже опустились на мягкое сиденье экипажа.

– Бывал, и часто.

Он велел кучеру трогать.

– И какие пьесы ты смотрел?

Он наморщил лоб, вспоминая:

– Я не припомню ни одного названия. Должно быть, они были так себе.

– Совсем ни одного не помнишь?

Морщины на его лбу стали еще глубже.

– Боюсь, что нет.

– Как я рада! – во мне снова вспыхнула надежда. Судя по всему, в искусственно вживленных ему воспоминаниях имелись большие пробелы. И это означало, что настоящая память где-то в нем еще жива.

Он взглянул на меня, пораженный моим пылким возгласом.

– Почему тебя так радует моя забывчивость?

– О, хм, нет, я хотела сказать, как мило с твоей стороны, несмотря ни на что, пойти со мной в театр. Пусть даже тебе это прежде не доставляло удовольствия.

Немного робея, я искоса рассматривала его.

– Между прочим, ты сегодня отлично выглядишь.

И правда. В приталенном сером с синеватым отливом камзоле, элегантной шляпе с пером и до блеска начищенных ботфортах вид у него был действительно впечатляющий. Мне нравилась мужская мода семнадцатого века, по крайней мере на Себастьяно. Эта одежда ему потрясающе шла. Еще немного, и я бы со вздохом прильнула к нему.

Казалось, он что-то почувствовал и нахмурился. Наверно, я смотрела на него слишком влюбленными глазами. Он мне как-то рассказывал, что не любит женщин, которые сами липнут к мужчинам. Ему всегда больше нравились независимые и ершистые.

– Именно это вместе с твоим чувством юмора меня с самого начала больше всего и привлекло, – сказал он. – Что ты такая ослица упрямая, а не из тех, что глазки строят.

Я тут же перестала пялиться на него и принялась с напускной небрежностью рассматривать свои ногти. За последние, полные стресса дни я сгрызла их почти до основания. Выпускной экзамен по математике уже не пошел им на пользу, а остальное довершил Париж, прежде всего Париж этого столетия.

– Ты грызешь ногти, – констатировал Себастьяно.

– Да, когда у меня стресс, – вместо слова « стресс » я произнесла « трудности », что в данном случае одно и то же. Преобразователь хорошо чувствовал нюансы.