Екатерина Коновалова - Сколько стоит корона

— Я… — ему пришлось сначала сглотнуть, чтобы заговорить, — я надеюсь, что ваше самочувствие улучшилось.

— Вы знали, что мне нездоровилось, милорд?

— По долгу службы я стараюсь знать обо всем, что происходит в стране, — ответил он.

— Даже о таких пустяках? — она улыбнулась и заметила: — Я думала сообщить вам, что на время оставлю двор, но не сочла это уместным.

Дойл хотел было сказать о том, что собирался послать к ней слугу, но не нашел в себе достаточно мужества для этого и сменил тему. Почему-то ему показалось, что леди Харроу отлично поняла, о чем именно он ей не сказал — во всяком случае, ее глаза блеснули очень лукаво и немного насмешливо. Ответив на несколько его вопросов, она сказала:

— Вы сегодня очень задумчивы, милорд.

Разумеется, стоило сообщить, что он думает о ее несравненной красоте (тем более, что отчасти это было правдой), но вместо этого Дойл признался:

— Королю нужны деньги, и я думаю о том, где их взять.

Он собирался добавить что-то вроде извинения за свою возможную рассеянность и заверить леди Харроу, что он счастлив ее видеть, но не успел — она рассмеялась и спросила:

— Королю нужны деньги? Или вам?

— Мне. На нужды короля, — честно ответил Дойл.

В этот момент зарубили трубы и загрохотали барабаны, и в зал прошествовал одетый в золото Эйрих. Среди своих придворных он сиял так ярко, как сияет солнце в сравнении с кострами.

Подозревая, что праздник будет скучным, Дойл и не представлял, насколько окажется прав. Когда спустя два часа шуты не перестали козлами скакать через огонь, корча рожи и то и дело издавая непристойные звуки, он понял, что его терпение медленно, но верно иссякает. Что думал о представлении Эйрих, сказать было сложно — он выглядел благодушным и довольным жизнью, улыбался, прикладывался к кубку и то и дело поворачивался и что-то шептал на ухо королеве. Королева кривилась и дула губы, но не из-за праздничной программы, а из-за того, что ей не дали для праздника утянуть талию — ее крики по этому поводу слышал весь замок, но Эйрих был непреклонен, и Дойл, если бы кто-то спросил его мнения, полностью поддержал бы брата. В конце концов, кое-кто утверждал, будто уродство Дойла — как раз результат того, что его мать до последнего дня старалась стянуть живот потуже. Правда это или нет — рисковать здоровьем наследника не хотелось.

Дойл не сдержался и широко зевнул, едва успев прикрыть рот рукавом. Эйрих обернулся и спросил:

— Скучаешь, братишка?

— Веселюсь от души, — отозвался Дойл. Очередной шут в очередной раз перескочил через чашу с огнем и победоносно закукарекал. — Что может быть приятней, чем наслаждаться таким изысканным зрелищем.

— Дай тебе волю, ты вообще запретишь развлекаться.

— И сэкономлю половину годового бюджета.

Собственно, если бы вместо еды на столе была чернильница и пара листов бумаги, Дойл проводил бы время с куда большим удовольствием — у него появилось несколько идей, где бы раздобыть деньги, не разоряя при этом казну, но числа были слишком большими, чтобы считать их в уме.

— А вот твоя красавица, кажется, весьма довольна, — заметил Эйрих, и Дойл невольно нашел взглядом леди Харроу. К сожалению (или к счастью, как посмотреть), Эйрих ошибся — она улыбалась, действительно, но удовольствия не получала: Дойл уже знал это выражение сдержанной скуки в ее глазах.

Словно почувствовав его взгляд, она обернулась к нему и улыбнулась чуть шире. Дойл приподнял кубок, а Эйрих тихо засмеялся рядом. Дойл отвернулся.

Тут же к нему наклонился Джил и шепнул:

— Милорд, не пейте — вино чем-то разбавили.

Эйрих, наверняка услышавший эти слова, сделал вид, что занят разговором с супругой, а Дойл демонстративно отставил кубок, вытер о скатерть жирные от мяса пальцы и откинулся на спинку стула, всем своим видом показывая, что окончил трапезу. И только после этого снова позволил себе снова взглянуть на леди Харроу — она не отводила от него взгляда и по-прежнему улыбалась.

Когда — спустя вечность — пир подошел к концу, Дойл встал из-за стола и поспешил подойти к леди. Кажется, она его ждала, во всяком случае, ничуть не удивилась и сразу же произнесла:

— Похоже, вы испытывали серьезные мучения.

— Боюсь, что мне не достает вкуса, чтобы получать удовольствие от увеселений подобного толка.

Леди Харроу на мгновение нахмурилась, но потом ее лоб снова разгладился, и она сказала:

— Между тем, я все думала о вашей задачке, милорд.

— Задачке?

— Деньги для короля.

Пожалуй, Дойл был действительно удивлен тем, что она близко к сердцу приняла его размышления.

— И кажется, нашла несколько решений.

Это было… Проклятье, это было действительно приятно. Он сомневался в том, что ее «решения» будут иметь хоть какой-нибудь смысл — для женщины она была очень умна, но едва ли смогла бы придумать что-то действенное в финансовых вопросах. Но даже попытка предложить помощь впечатляла.

— Я буду счастлив выслушать их, леди.

— Вы можете сесть в мою карету — меня сопровождает служанка, но едва ли она что-нибудь поймет, — по дороге я расскажу вам о своих мыслях.

Дойл не колебался — только крикнул Джила, чтобы тот подготовил коней и следовал с ними за каретой леди Харроу.

Старая служанка Мила действительно уже сидела в небольшой карете, леди Харроу села к ней, а Дойл расположился напротив, невольно поморщившись — было очень тесно, и ему пришлось очень неудобно подогнуть больную ногу. Но эти неудобства сполна окупало общество леди Харроу и наполнивший карету неповторимый запах свежести и, кажется, дождя, который всюду сопровождал ее.

Карета, качнувшись, тронулась в путь, и леди негромко заговорила:

— Я все вспоминала, милорд, истории, которые мне рассказывал эмирский лекарь. Ведь Эмир — такая богатая страна.

Дойл кивнул — почему-то он и не сомневался в том, что в ее идеях так или иначе будет задействован Эмир. На короткое мгновение он разрешил себе увлечься странной фантазией — вообразить леди Харроу в эмирском наряде, с обнаженными руками и ступнями, с лицом, закрытым полупрозрачной вуалью, из-за которой отчетливо видны только удивительно зеленые глаза, и с распущенными волосами. Впрочем, эта фантазия оказала на него такое действие, что он поспешил выбросить ее из головы и сосредоточится на смысле слов леди Харроу. Она же вдруг замолчала и улыбнулась, показав белоснежные маленькие зубы.

— Простите, леди… — был вынужден произнести Дойл, а в глазах леди Харроу мелькнуло что-то такое, что заставило его подумать, будто она угадала ход его мыслей и их содержание. Вслух она сказала:

— Временами трудно остановить работу воображения, уносящего нас далеко за пределы обыденной жизни.