Татьяна Иванова - На перепутье миров

«Откуда этот Гаврила на моей шее? — мысли путались, — кто это сделал? Зачем?»

Впрочем, это было неважно. Главное, что она проснулась, жива и невредима. А цепочка была красивой, насколько она смогла ее разглядеть в создавшемся положении. Почти черного цвета, из непонятного металла, но очень аккуратной, тонкой работы. Хотелось пощупать вещицу и рассмотреть поближе, но, увы, в данный момент это было невозможно…

… -А кушать сегодня будем?

— Кормить нас будут?

— А что сегодня на завтрак? Кашка?

— Дайте покушать.

Казалось, в десятом отделении собрался в этот момент весь мировой изголодавшийся люд. Словно здесь кормили раз в полгода и по очереди: сначала одного, через шесть месяцев другого, еще через шесть — третьего… и так же всех остальных.

— Ну, что? — заглянула к Алекс уже новая медсестра, видимо, пока она была «в отключке», медработницы сменились, — образумилась, красавица? Говорят, ты буянила ночью, все отделение перебудила, так что будешь теперь привязанная весь день лежать.

— В сортир-то хоть можно сходить?

— Нет, ходи под себя, — заржала медсестра.

— А шею можно отвязать? Я скоро задохнусь, — она, впрочем, тут же пожалела о сказанном, потому что медработники в психушке так же, как и больные, не гнушались снять с больного какую-нибудь драгоценность или вещь, а ей почему-то было жаль расставаться с невесть откуда взявшимся подарком. Тем более что от медальона постоянно исходило тепло, которое грело не только ее шею, а и пробиралось, казалось, к самому сердцу.

— Нельзя. А вдруг ты зубами себе руки и ноги отвяжешь. Покормят тебя в постели. Так что лежи и не вякай.

— Не хочу я есть, — с отвращением отвернулась от нее Алекс, — оставьте меня в покое.

— Ну, как знаешь.

— Можно, я ее порцию возьму? — тут же подскочила к медсестре какая-то толстушка.

Весь день прошел для Алекс как какой-то кошмар. У нее невыносимо болело все тело, несколько раз она мочилась под себя, и теперь задыхалась не только от удушья, но и от страшной вони собственных испражнений. А тут еще больные женщины то и дело подходили к ней, дергали за халат, смеялись. Несколько раз она уходила в забытье. В один такой момент вдруг очнулась от чьих-то ласковых прикосновений. Сначала Алекс подумала, что с нее на этот раз снимают медальон, однако кто-то боязливо, но настойчиво просто развязывал ей веревку на шее.

Алекс открыла глаза и увидела рядом с собой некрасивую рослую женщину лет пятидесяти, которая старательно высвобождала ей голову.

— Ты кто? — чуть слышно спросила Алекс.

— Я Нина. Нина Дорохова. Я молодец? Молодец?

— Ты молодец, конечно. Ты спасла мне жизнь. Ты умница.

— Я умница? А ты мне теперь булочку свою вечером отдашь?

— Конечно. Я теперь тебе буду отдавать все свои булочки.

— Все булочки будешь отдавать?

Женщина вытащила из кармана недокуренную кем-то сигарету и воткнула ее в рот Алекс. Потом поднесла зажженную спичку.

— Кури сигаретку, кури, дымок приятный, — заботливо проговорила она.

Алекс жадно затянулась.

— Дай понюхаю, дымок приятный? — наклонилась к ней Нина и со свистом потянула носом воздух, — о-о-о, дымок приятный.

— Да ты просто прелесть, Нина. Тебя мне сам Бог послал.

— Я прелесть? Меня Бог послал? — и, бормоча под нос что-то по-немецки, Нина отвалила…

Как потом узнала Алекс, Нина Дорохова в немецком языке — ас. Когда-то, после окончания института, она проходила стажировку в Берлине. Несколько лет преподавала немецкий язык в российском университете, потом, в результате несчастной любви, незаметно для всех «потеряла голову», и теперь регулярно проходила лечение в психиатрической клинике, остальное время жила у сестры, в доме которой выполняла «почетную» роль домработницы. В больнице Нина с удовольствием купала беспомощных сумасшедших бабушек, стирала их загаженное белье, мыла туалет. В общем, все, что должны были делать санитарки, но по причине того, что это очень грязная и неприятная работа, делать не хотели, делала в отделении Нина Дорохова. И все это она непременно сопровождала исполнением песен на немецком языке. А пела, кстати, очень и очень недурно…

— Блин! Вот варвары! — после освобождения от пут, уже поздно вечером, Алекс нашла свою сумку наполовину опустошенной. Не было ни сухарей, ни печенья, ни мыла, ни зубной пасты, ни туалетной бумаги. Хорошо, что блок «Весты» оказался нетронутым.

— Это Тонька своровала, — сразу же сообщила подошедшая к ней соседка по кровати, — она под матрац все прячет, ты пойди и возьми. Только бери, когда Тонька из палаты выйдет, — доверительно прошептала больная, — а то она дерется или медсестрам жалуется.

— Спасибо за совет, — усмехнулась Алекс, — с меня сегодняшних суток хватит, пусть лучше она подавится моими сухарями.

— Нет, лучше ты забери, — женщина пододвинулась так близко к Алекс, что у той даже зарябило в глазах, — она их все равно в унитаз выкинет.

— А ты-то чего переживаешь?

— Если ты не хочешь сухарей, то их могу съесть я.

Потом больная вытащила из халата свою левую грудь и озабоченно спросила:

— У меня молоко, видишь? — она стала с силой нажимать сосок, одновременно глядя в глаза Алекс, — это значит, я беременна? Да?

— Маринка, прекрати глупостями заниматься, — в этот момент в палату заглянула санитарка, — ты уже всем надоела своей беременностью. Иди, на свою кровать ложись, а то сейчас привяжем.

— Беременная, да? Беременная? — Маринка даже не обратила внимания на слова санитарки, — ну, скажи, пожалуйста.

— А ты давно лежишь в больнице? — у Алекс после недавнего пленения совершенно не было желания общаться с кем-либо, но она прекрасно понимала, что отвязаться от навязчивой собеседницы будет трудно.

— Давно. Уже четвертый месяц.

— Ну, и откуда у тебя возьмется беременность? Мужчина у тебя давно был??

— Чего? — Маринка удивленно поглядела на нее широко открытыми глазами.

— А-а-а, понятно, спи спокойно, ты не беременна.

— А откуда молоко?

— Это не молоко, это мозги у тебя через грудь вытекают.

— Вот оно что, мозги? — Марину, кажется, такой ответ вполне удовлетворил, — это не молоко, — тут же повернулась она к неподвижно сидящей на кровати девушке, — это у меня мозги вытекают.

Но та не пошевелилась и даже не повернула в ее сторону взгляда своих серо-голубых глаз.

— Это мозги, это не молоко, — Маринка тут же побежала объяснять ситуацию проходящей мимо еще одной пациентке, потом другой, третьей, пятой, — это мозги у меня вытекают.

— Ну, и, слава Богу, — отмахивались те.

— А у вас вытекают?

— Так, Маринка, пошли со мной, — видимо, санитарку окончательно «достала» эта бессмысленная болтовня и она, захватив веревки, потащила Марину в наблюдательную палату, — полежишь сутки, и мозги твои на место вернутся.