Татьяна Иванова - На перепутье миров

— Нет, тетя, нет! Не надо! Я боюсь на вязки, мне страшно, — завопила Марина, — не надо, я больше не буду. А-а-а!!!

— О, ужас! Какой кошмар! Можно с дуба рухнуть, — простонала Алекс и, спрятав голову под подушку, негромко, по-волчьи, завыла.

— А ну, на уколы! — затеребила ее медсестра, — быстренько на уколы! А то опять спать никому не дашь.

— Я буду спать, обещаю, — Алекс знала, как «скуют» ее сейчас эти уколы, поэтому попыталась использовать весь свой дар убеждения, — я выпила все таблетки, я спокойна, правда. Я никому не скажу сегодня ни слова, пусть даже с меня снимут последние штаны. Не надо мне уколов.

— Пошли, сказала. Буду я с тобой церемониться! А то сейчас снова привяжем и вколем не два, как назначено, а сразу десять уколов. Завтра не поднимешься с кровати.

Алекс со страдальческим видом поплелась вслед за медсестрой. Спорить и сопротивляться сейчас было бы глупейшим поступком с ее стороны.

Через полчаса она уже лежала на своей постели, голова потихоньку «ехала», как будто ее поместили в работающую стиральную машину, руки и ноги выкручивало во все стороны, мозги отказывались функционировать, и мутило так, как будто она съела протухшую рыбу. Все эти ощущения не давали уснуть. А крики Маринки из наблюдательной палаты: «Тетенька, тетя, я боюсь, боюсь, боюсь!» добивали окончательно.

Алекс, постанывая, долго крутилась на постели, то садилась, то вновь ложилась, продолжая «вертеться в центрифуге», пока, наконец, сон не одолел ее вконец.

— Доченька, — была глубокая ночь, когда ее начала теребить за плечо Ирина Авраменко, шизофреничка и клептоманка, — доченька, ты не бойся, войны не будет. Я с Гитлером договорилась.

— Оставь меня в покое, пожалуйста, — голова у Алекс болела и тошнило, как после пьянки, — Бог с ним, с Гитлером. Пусть что хочет, то и делает.

— Да ты что! — глаза Ирины округлились, — да зачем же надо наших детей убивать? Нет, я уже договорилась, Гитлер сказал: «Хорошо, Ирина, войны не будет».

— Молодец, Ирина! Миротворец ты наш! Честь тебе и хвала! А теперь можно поспать?

— Нет, надо собираться ехать в Египет, — кажется, больная вовсе не собиралась оставлять Алекс в покое, она даже попыталась влезть к ней под одеяло. Алекс грубо оттолкнула незваную гостью.

— Вчера звонил твой отец, — Ирина заговорщицки наклонилась прямо к лицу Алекс, — Ты же знаешь, дочка, кто твой отец?

— Нет, не знаю, да и не горю желанием узнать.

— Твой отец — артист из телевизора. Ты такая же красивая, как он, вот я тебя и люблю больше всего, а остальных, — она обвела рукой палату, — не так люблю, и в Египет их не возьму.

Алекс захотелось стукнуть надоедливую ночную собеседницу, но все тело было ватным, и совершенно не слушалось.

— А остальные у тебя от кого? — оставалось только поддерживать разговор.

— Вон те — от директора города, те — от его заместителей, а эта — от доктора Ивана Алексеевича…

— Слушай, ты, мать-героиня, а ну-ка пошла отсюда, — на одной из кроватей от шума проснулась молодая белокурая женщина, — ты долго здесь запаривать будешь, спать мне не давать?

— Доча, я к доче…

— Иди, давай, — недовольная больная, резко схватив с тумбочки железную кружку, с силой бросила ее Авраменко в лицо. От удара у той тут же выступила кровь.

— Ой, не надо, доча, — Ирина, вытирая рукавом разбитый нос, с испугом отодвинулась к двери палаты.

— Вали, тормознутая, отсюда, Каждую ночь одна и та же история: то крадешь, то спать не даешь.

— Дурочка! Я все мамке расскажу.

— Ах ты… — больная вскочила с кровати, Авраменко начала удирать, но та быстро настигла ее и стала со злобой лупить по всем частям тела, по которым только попадала.

— Ой, ай, о-е-ей! — Ирина даже не отбивалась, а только прикрывалась руками…

— Спасибо, — поблагодарила Алекс молодую женщину, когда та, выкинув Авраменко из палаты, вернулась на место.

— Не за что, — ответила драчунья.

— Я бы и сама ее усмирила, да напичкали лекарствами так, что и шевельнуться не могу.

— Бывает. Меня, правда, не кололи, но таблетки заставляли глотать лошадиными дозами. Я сначала пила, а потом подумала, что я так и дуба дам, и стала их под язык прятать, а потом в унитаз выбрасывать. Тебе сложнее — укол под язык не спрячешь.

— Да вот же. Я думала, как-бы от них отвертеться, да так ничего и не придумала.

— Ты здесь, кажется, тоже на «принудиловке»? За убийство, я слышала?

— Да один козел про меня такую парашу по всему городу пустил, что и на голову не наденешь. Знал же, сука, что со мной связываться опасно.

— А я за распространение наркотиков, — женщина достала из-под подушки пачку сигарет, вытащила одну и закурила.

— Раньше здесь не разрешали курить в палатах, — заметила Алекс.

— Да и сейчас не разрешают. Только я плевать хотела на их разрешения. Что они мне могут сделать? Привяжут к кровати? Мне эти их «суровые» меры «до задницы». Кстати, меня зовут Лена. Лена Кошкина. Ну, все, давай спать. А завтра придут врачи, ты им скажи, что после уколов бешеной становишься, убить можешь, так они тебе, может, таблетки пропишут?

— Ага, или «браслеты» оденут и на цепь посадят, — со смехом ответила Алекс.

Буквально через секунду Лена громко захрапела.

Алекс задумчиво посмотрела в окно. Там было совсем темно и тихо. Сумрак безлунной осенней ночи был безлик и спокоен. Он навевал грустные мысли, будил старые забытые воспоминания. Всплыло в памяти худощавое лицо молодого красивого мужчины.

— Блин, блин, — словно отмахиваясь от этих мыслей, замотала головой Алекс, — не хочу об этом думать, не хочу.

Она начала пытаться вспоминать, как недавно ездила в Москву, гуляла по Красной площади, ела вкусное мороженое. Но эти мысли были столь незначительны и неинтересны, что тут же превращались в расплывчатые «обрывки», непонятные «куски» информации, а перед глазами упрямо стояло то самое лицо…

… -Посмотри в окошко, — в полной тишине, стоящей в классе во время контрольной работы, шепот одноклассницы Светки прозвучал, как вой сирены, — смотри, смотри скорее.

Алекс повернулась и за стеклом увидела Его. Он стоял, улыбаясь, на тротуаре и был похож на ангела. Худенький, стройный и весь такой легкий и воздушный. Светлые пушистые кудри мягко развевались от ветра. Казалось, сейчас распахнутся крылья у этого «чуда», он взлетит, и начнет всюду пускать стрелы любви. Впрочем, кажется, одну он уже пустил Алекс в самое сердце.

— Сергеева, — учительница, видимо, называла ее фамилию уже не один раз, потому что была сердитой, да и весь их девятый «б», повернув головы, с интересом смотрел на нее.

— Не мешайте, Вера Егоровна, — весело усмехнулся Витька Орлов, — видите, девушка в задумчивости.

— Сергеева, — повторила Вера Егоровна, — ты будешь писать?