Ефим Гаер - Спрятанные во времени

— Простите, учитель, — промямлил он во впалую грудь, глядя на зеленые ромбики ковра, плывущие в ворсистом бежевом океане.

Тут, будто на грех, он почувствовал адский голод, неуместный как жаба на подушке, и громко сглотнул слюну. Ароматы накрытого к завтраку стола были сногсшибательны.

Нишикори еще какое-то время держал паузу, которой, казалось, не будет конца. Если бы Керо посмел посмотреть ему в лицо, то с удивлением обнаружил бы на нем усмешку.

— Что же, считай, что твоя провинность исчерпана, — наконец смилостивился он. — Ешь.

К своему удивлению, вышедший из оцепенения Керо обнаружил на столике второй прибор, включая кучу неудобных стальных предметов на крахмальной салфетке, к которым никак не мог привыкнуть.

Вряд ли Нишикори руководствовался гуманными соображениями, когда, отложив трубку, приступил к поглощению блинчиков с вареньем, но юноша почувствовал себя гораздо свободнее, увидев, что патрон занят своими делами и не собирается развивать скользкую тему дисциплины. Он почтительно подошел к столу, опустился на колени и вцепился сразу в три куска ветчины, выложенной веером поверх нарисованного луга с косцами. Счастье было так близко…

— Ты должен научиться есть вилкой, — тут же все испортил Нишикори, указывая подбородком на чайник.

Керо с сожалением отложил ветчину, вытер руки о салфетку и почтительно налил учителю чаю.

После чаепития Нишикори сел на пол лицом к двери, взял со стула газету, пробежал глазами передовицу, а затем отринул ее, взял другую и тоже не стал читать, переключившись на третью.

В номер постучали — меленько и гадко, будто не для того, чтоб ему открыли, а посмеяться над постояльцами. Нишикори насупился — его лоб наехал на лицо, а глаза совершенно сузились, так что было не ясно, видел он ими что-нибудь, кроме изнанки век, или нет. Керо, нормально поесть которому, видимо, было не суждено, разочарованно поплелся к двери.

Не успел он к ней подойти, та начала сама собой открываться. Послышался стон заунывной песни, от которой у юноши зачесались уши. Он невольно обернулся на патрона, но тот все так же сидел, напоминая одетый в кимоно камень, к которому ветром прибило «Правду». Песенка стала громче, дверь полностью раскрылась, а между тем, за нею никого не было.

Керо посмотрел влево и вправо, пытаясь понять, что тут, к хренам собачьим, происходит, но не обнаружил ничего, кроме пустого коридора с изумрудной дорожкой. В конце его из-за угла вышел официант в белом пиджаке с большим подносом в руках, на котором стоял одинокий чайник. Двигался он фантастически быстро и в три секунды уже был у номера, толкая Керо подносом. На узком смуглом лице горели угольки глаз. Тощий нахал отвратительно улыбался и лез в номер, плюя на элементарные приличия.

Керо уже собрался ударить его в колено, но тот неведомо как протиснулся, оказавшись прямо перед Нишикори, поставил на пол блестящий чайник и с размаху огрел японца подносом. Надоедливая песенка прекратилась.

Сцена была комичной и странной одновременно, похожей на дурной сон. Керо подлетел к патрону, чтобы защитить его, недоумевая, почему грозный воин сам не вышиб вон наглеца, а продолжил неподвижно сидеть, получив удар по макушке. Вместо этого Нишикори расплылся в идиотской улыбке. Керо совершено растерялся.

Наглый официант, между тем, словно у себя дома, упал в кресло и выдал, лениво жестикулируя:

— Однажды… когда Седьмой Патриарх прогуливался по улицам… к нему подошел человек с вопросом, его ли он встретил. Меня, ответил Патриарх. Потом подумал и сказал: нет, не меня. А потом подумал еще: все-таки меня, но не ты.

— Я давно понял эту притчу, Макото. Много раз. И всегда по-новому, — сказал Нишикори, доставая из кармана очки. Ни следа оцепенения на нем больше не было. — Ты, я вижу, преодолел скуку и все же отправился в путешествие. Благодарю, что заехал. Как поживает настоятель, веселого ему Колеса Сансары?

— Я ненадолго, у меня дела… в как бишь его?.. Ужгороде. Славяне и вообще — азиаты придумали столько забавных звуков! У-у-у-ж-ж-ж, — протянул Макото, вытянув губы трубочкой. — Simpatico! Милый городок, я там бывал и оставил, кажется, одну вещь… Настоятель? Знаешь, после твоего отъезда он перестал музицировать, за что вся братия тебе благодарна, поскольку общеизвестно, что после этого — значит по причине этого. Так что не возвращайся, прошу тебя от лица несчастных. Теперь он коллекционирует открытки со слонами, что гораздо спокойнее для нас всех. Надеюсь, он не ринется разводить их самих — это станет настоящей катастрофой для монастыря.

— Макото, ты явился вовремя и сделал, что было необходимо. Еще раз благодарю. Теперь я твердо знаю ответ.

— Надеюсь, ты знаешь и вопрос?

— Несомненно.

Нишикори встал, оправил складки одежды и воззрился с высоты на Керо, стоявшего рядом с ним и совершенно обалдевшего от происходящей муры:

— Сегодня седьмой день — день отдохновения. Мы выйдем в город.

Это прозвучало торжественно и нелепо — будто они и так не находились в центре огромного людского термитника.

Макото между тем растворился, оставив после себя впечатление сверхъестественного нахальства и простывший чайник с инвентарным номером на боку. Керо было потянулся к нему, но патрон предостерег его это делать. Через короткое время чайник также исчез.

Никто из вас не задумывался, сколь нелепо выглядят галифе? Эти уши на мужских бедрах, заправленные мочками в сапоги? Да-да, если вы кавалерист и тому подобное, в духе монгольских воинов сутками скачете на спине у несчастного существа со взглядом ангела и норовом сумасшедшего — от них вам сплошная польза. Но на кой они пешему милиционеру, подпирающему пыльную липу у тротуара? На ком скачет этот заспанный толстопят, какие степи пересекает? Впрочем, сдаюсь-сдаюсь! Вообще, всякие там писаки и звонари последнее время берут на себя слишком много…

В переулке близ Крестьянской заставы в шлеме и галифе стоял постовой, имя которого затерялось, а фамилия дошла до нас с медицинской картой из архива старого госпиталя в Лефортово.

Фамилия постового была Чудинов, которая вам ничего не скажет — мало ли проживало в СССР Чудиновых, Чудаковых, Чудницких? В сводке о ночном происшествии он фигурирует под табельным номером 6354, который интересен лишь нумерологам, давая суммой крайних пар по девятке, но в честном повествовании бесполезен.

Нам же любопытна отметка, оставленная в карте дежурным фельдшером — тем, кто первым, так сказать, в профессиональном плане обследовал пострадавшего (после разнорабочего Непотребко, нашедшего его без сознания и стащившего из кармана червонец): «Множественные закрытые травмы конечностей и грудины, сочетанные со сдавливанием оных».