Ефим Гаер - Спрятанные во времени

Набравшись смелости, проверив документы в кармане, Илья пристал с расспросами к постовому, охранявшему ряд пустых скамеек под липами. Для солидности отрекомендовался именем-отчеством и музейной должностью. Сознавая, какой имеет из себя вид, он ожидал немедленного ареста и водворения в самый дальний ГУЛАГ Союза, воротами выходящий к Аляске… (Вид, не будем льстить, был действительно не парадный: худой, не бритый, в одежде, перепачканной паутиной, с брезентовым рюкзаком — вылитый бродяга.)

Постовой, однако, никуда его не отправил, оказавшись дружелюбным ростовским парнем, прибывшим в Москву по обмену и готовым поболтать без всякого документа, но при этом в столице совершенно не ориентирующимся:

— Если б вы, дорогой Илья Сергеич, спросили меня как чегой-то найти в Ростове, хоть собачью будку, я б вам махом растолковал! А тут, звиняйте… Вы у жильца какого-нибудь спросите.

Парень растянулся в белозубой улыбке как чеширский кот, обутый по совместительству в сапоги, и пожал плечами. Видно было, что ему хорошо под липами и никаких погонь за бандитами у него в этот вечер не запланировано (в то же время, не исключаем, предусмотрены вальс и барышни).

Плюнув на расспросы, и решив сам как-нибудь разобраться в родном, хотя и помолодевшем, городе, Илья отправился в совершенно другую сторону, и бог весть куда бы зашел в итоге, если бы его уже у Воронцовского парка не спас какой-то старик с авоськой, идущий по своим старорежимным делам. Хотя осведомлен и весьма полезен, он был досадно словоохотлив — Илья едва отвязался от старожила, толковавшего про какие-то общественные купальни, которые сильно упали в классе. Пришлось, чтобы не обидеть, громко с ним согласиться, признать, что купальни нынче не хороши, и буквально опрометью сбежать.

Обретя фарватер, измотанный, но довольный собой, Илья напился в парке из бронзового фонтана, а затем, вконец распоясавшись, умылся там же, отплевываясь и фыркая, чем вызвал немало косых взглядов москвичей и гостей столицы.

«Вы, граждане, вообще, по всем понятиям, давно умерли», — обласкал Илья сторонящихся его прохожих, к счастью, не высказав это вслух. Шедшая с хозяйкой болонка облаяла его, возможно, прочитав мысли.

Затем купил в будке нарзан и большое мороженое на палке. От сладкого захотелось есть, что противоречит теории, привитой в детском саду, но случается сплошь и рядом.

Таким образом освеженный, от голода и усталости ощутивший необыкновенную легкость, он направился в сторону Мясницкой, решив проделать весь путь пешком, установив этим личный туристический рекорд. Еще никогда в жизни ему не выпадало столько проходить в один день — даже во время студенческого подхода на Алтай, на который единожды решившись, он твердо пообещал себе, что больше такого не повторит.

Когда, окрыленный чувством свободы, он шел сквозь лабиринты Хамовников, с запада пеленой натянуло тучи.

Над Москвой распахнула крылья гроза. Небо смешалось с камнем. Дождь гремел о жестянки крыш, слепил окна, рыл мостовые холодной мордой. Казалось, не удержись сейчас на ногах, упади в эту круговерть — и тебя, распластанного, подхватит, протащит вдоль Тверской, ГУМа, по брусчатому спуску, зашвырнет сором в Москву-реку, где ты сгинешь навсегда в небытие, растворишься, вовек исчезнешь…

Никогда еще Илья не видел такой грозы. Минуты не прошло, как он промок до костей, и, плюнув, не пытаясь ничем укрыться, пошел как есть, опустив лицо, петляя в запруженных переулках. Очки пеленой заливала вода, он снял их — картинка, без того мутная, пробитая фонарями, расплылась теперь совершенно. В ботинках отвратно хлюпало, откуда-то в них попал песок, натиравший пальцы. В конце концов, он разулся, путаясь в намокших шнурках, перекинул обувь через плечо, и двинул босиком дальше, плохо разбирая дорогу.

Место было незнакомым, дома похожи на любые старомосковские дома, без примет и без номеров. Наполненные серой водой дворы стали непроглядны, спросить в них кого-нибудь о дороге — нечего было думать.

Как еще недавно в лесу, он решил, что довольно знать направление, а там уж как-нибудь… — и ускорил шаг, сторонясь плывущего с подворотен сора. В потоках крутились щепы, бумага, ветки, всякая дрянь, лежавшая по углам, теперь вдруг вымытая оттуда и пущенная в парадный выход. Попадались гвозди и бутылочные осколки, не раз и не другой Илья наступал на них, дергая ногой как лягушка, растерзанная Гальвани 101 101 Луиджи Гальвани (1737 — 1798) — итальянский ученый, основоположник экспериментальной электрофизиологии. Первым исследовал электрические явления при мышечном сокращении. Не в почете у земноводных. .

— Туда, вон за те дома! — подбадривал он себя.

Однако теория не сработала, потому что один переулок кругом вывел его обратно, а другой, в который он с досады свернул, натурально загнал в тупик.

Скоро ноги заледенели и плечи, по которым колотил дождь, стали словно чужие. Илью пробивала дрожь.

— Ну, что же ты?.. — спросил он сам не зная кого, который отвечал за путников в этот вечер на Небесах. Но ему никто не ответил. Вероятно, смена уже закончилась.

С трубы, идущей во двор под аркой, освещенной забранной сетью лампой, смотрела нахохлившаяся кошка, черная как маслина. Рядом с ней — того же фасона ворон. Одна страшилась воды снизу, другой — сверху. Поскольку вода была там и там, и потоп разразился совершенный, на считанные минуты они стали товарищами, и сидели вместе, едва не соприкасаясь, на этом подвесном острове.

Илья, подойдя вплотную, посмотрел им по очереди в глаза, как не смотрел, наверное, никогда и никогда больше не посмотрит. Здесь под дождем на мгновение стало три человека, три кошки и три ворона. Но вот случайная связь исчезла, взгляд метнулся дальше…

За углом следующего дома в разрыве стен моталась на ветру зелень, вселяя надежду, что там находится выход из лабиринта. Илья, усталый, замерзший, с изрезанными ступнями, уже готовый проситься хоть в чужой дом, побежал туда, молотя ботинками о колени, и вдруг уперся в калитку, ведущую в квадратный дворик, зажатый между домами. От улицы его отрезала низкая, ждущая починки ограда, за которой было совсем темно от густой листвы, так что Илья не сразу разглядел стоявшего под деревом человека. Он влетел во дворик как в спасительную гавань и почти натолкнулся на него, пытаясь укрыться под той же кроной.

— Из-з-звините… — выдавил Илья сквозь зубы, когда понял, что светлое пятно — не какая-нибудь афишка, прилепленная к стволу, а человеческое лицо.

— Ничего страшного. Здравствуйте, — ответило лицо тоном человека, никуда не спешащего и не о чем особо не беспокоящегося.

Илья впился в него глазами: это был, без сомнения, тот самый гражданин из волгоградского поезда, что дарил коньяк Порухайло.