Ефим Гаер - Спрятанные во времени

В конце концов, заказав суши и бутылку «живого» портера, она, как была голышом, устроилась на диване, щелкнула пару раз управлением и с раздражением вырубила ТВ. Затем пробежала взглядом по Дауни-младшему 110 110 Роберт Джон Дауни младший — американский актер, продюсер и музыкант. Веселый мужик, летает в цветном железном костюме. , развалившемуся на обложке «Мэнс хилз» 111 111 Men’s Health — мужской журнал. , и воскликнула, обращаясь к рогатой люстре:

— Бред! Оскорбление рассудка! Ci sono in casa del libro 112 112 Ит. — Есть в доме книги? , Илья Сергеевич?

С этими словами Тундра резко встала и направилась в святую святых жилища — кабинет Гринева, заваленный сверх любой возможности альбомами, статуэтками и старыми переводными изданиями. Новые книги Илья покупал редко, редко дочитывал до конца и обыкновенно оставлял где-нибудь в кафе, чтобы не выбрасывать. Зато, смущаясь говорить об этом, с упоением поглощал сентиментальные новеллы девятнадцатого столетья, уместные для употребления под ликер где-нибудь на источниках в Баден-Баден. Это его черта ей ужасно симпатизировала.

На стеллажах, полу, стульях и на столе теснились Остин, Гаскелл, Бронте, Гончаров, Бальзак, Бунин… Нарушая буколические мотивы черной кляксой лежал на подоконнике том «Красного колеса» 113 113 Имеется в виду роман-эпопея А.И.Солженицына «Красное колесо». , придавленный бронзовой совой. Отдельная полка — «Плоский мир» сэра Пратчетта 114 114 Сэр Теренс Дэвид Джон Пратчетт (1948 — 2015) — знаменитый английский писатель. — великое исключение из правил. Илья хохотал как безумный, зачитывая подруге места из «Пирамид» 115 115 Романы Т. Пратчетта. , упивался «Ведьмами за границей» и пел скабрезную «Песню про ежика» на дурном английском, рискуя разочаровать поколения преподавателей иняза — от Платона до наших дней.

Единственное место на стене, не занятое книжными полками, отводилось лжецу-барометру, показывавшему на «пасмурно», и наборному каменному ландшафтику с апатитовой речкой, скованной мостом, на котором барышня в дивной робе, то ли идущая с берега на берег, то ли пришедшая топиться в мозаичной синеве, томно смотрела в воду.

Тундра неодобрительно глянула на нее, назвав про себя «Анна Каренина, часть вторая», хмыкнула на общий, царящий в комнате беспорядок, и принялась осматривать полки в поисках какого-нибудь чтива. Лучше бы — хороший детектив с психопатом и алкоголиком-полицейским, знатоком древних артефактов, пусть бы даже Дэн Браун с его фантасмагорической чехардой. Но детектива, плохого или хорошего, как на грех, не было, не любил Илья детективы, а «Гордость и предубеждение» 116 116 Один из самых известных романов Джейн Остин (1775 — 1817). ни в какую не лезли в голову ни вместе, ни по-отдельности. Образно говоря, читать глянец ей не велела гордость, а плакать над любовным романом — сильнейшее предубеждение на счет любви и всего такого.

Пойдя на серьезный компромисс и остановившись на «Блеске и нищете куртизанок» 117 117 Роман Оноре де Бальзака (1799 — 1850). , она снова глянула на ландшафтик — и в ужасе отпрянула от него, уронив тяжелую книгу: вместо барышни с неопределенными намерениями на реке стояла лодочка с плотоядно ухмыляющемся рубакой в рыжей янтарной шляпе. Из воды на нахала смотрел серебристый карп, безнадежно застрявший поперек речки.

Пережив недолгий шок от увиденного, и решив вслед за Скарлетт О’Хара 118 118 Героиня романа «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл (1900 — 1949). подумать об этом завтра, Тундра пошла на кухню, чтобы привести чувства в порядок за чашкой чая, но очень скоро вернулась в захламленный кабинет, чтобы, к хренам собачьим, разъяснить эту ерунду!

Ум ее был устроен тем негуманным способом, который ни в какую не дает затушевать очевидность. Большинство граждан (а также собаки) счастливо наделены этим даром и умело игнорируют то, что просто не хотят видеть. Особенно хорошо, когда «правильный» ответ диктуют с телеэкрана опрятные люди с умными глазами и уверенным голосом.

Возможно, впрочем, что истоки сего недуга благородны и в процессе эволюции от ящерицы к примату выработался некий защитный механизм, позволяющий не отвлекаться на лишнее: куница, озабоченная природой вещей, в лучшем случае останется без еды, а в худшем — сама станет чьим-нибудь завтраком.

— Галлюцинация? Или портрет Дориана Грея 119 119 Герой романа «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда (1854 — 1900). ? Хренова механика, мать ее, вот это что! — громко сказала Тундра, войдя в комнату, и решительно потянулась к ландшафтику, срывая его с гвоздя.

На стол полетели цветные камешки, плохо державшиеся в мозаике — за древностию лет к свободной жизни их тянуло безоглядно. Лодка, карп и малахитовая полянка стали безнадежно испорчены. Только парень в шпатовой телогрейке стоял как новый, хотя и ногой в реке, попирая водную гладь веслом. На стене осталось квадратное темное пятно, какое остается от рам, годы висевших на одном месте. Оттуда на распахнувшийся ему мир смотрел неприятно удивленный паук.

Продолжив каменный дождь, Тундра придирчиво осмотрела ландшафтик со всех сторон. Покрытая мастикой доска, на которую ровесник Станиславского и Немировича-Данченко с безликими инициалами «К.В.С.» когда-то посадил каменную крошку, сидя в избе над изгибом Исети, не имела скрытого механизма — честный кусок березы, побывавший в умелых руках. Тусклый дешевый материал. Археолог, она хорошо представляла себе, как он будет выглядеть лет этак через шестьсот. Такого добра, расписанного охрой, гуашами и эмалью, было полно во всяких местах. Иной раз за них случалось выручить недурные деньги. Эта же поделка не стоила ломаного гроша.

Осмотрев, она вернула на стену образчик прикладного искусства, сдула цветную крошку со стола и вернулась на кухню, где, следуя испорченной ученостями природе, достала блокнот и начертила на листе таблицу с графами: «дата», «время», «результат наблюдений». «А» — девушка, «Б» — рыбак, «В» — другое. Чем могло явиться это «другое», она решительно не знала, но всякое бывает в эксперименте. В общем и целом, чудо с ландшафтиком-перевертышем не на ту напало!

Однако, уже заварив в чашке щепоть что-то, добытого в жестяной коробке (той субстанции, которую Илья отчего-то называл чаем), Тундра поняла, что не желает провести вечер в одиночестве. Эта мысль ее не часто посещала, но такое все же случалось. Требовалось немедленно поболтать с кем-нибудь — о чем угодно, хоть о мясных консервах, только не оставаться здесь.

Лучшим собеседником она всегда считала себя саму, второе место занимал Оджас Пиллай — индус, родившийся в богемном семействе семье в Лондоне, изучавший брахманизм, кальянные смеси и живший отчего-то в Рейкьявике (возможно, все это как-то связано). Третье, не по качеству, а вообще — отводилось Илье. Про четвертое она предпочитала молчать. А пятое, так и быть, отдавала своей московской подруге Лоре, жившей в хоромах на Пречистенке. Какой-то из ее бывших, число которых Тундра все время путала (как, возможно, и сама Лора), оставил ей квартиру в целый этаж в старом московском особняке с собственной, переделанной в висячий сад крышей.