Ефим Гаер - Спрятанные во времени

«Мда, — рассуждал он, покрывая паруса клеем, — литературные экзерсисы лучше упражнять за границей. Останусь, товарищи, скромным читателем разрешенной литературы. А от иностранных книжек надо незаметно избавиться, да простит мне мой неизвестный предшественник. Надеюсь, не из-за них он растворился в пространстве?».

Так что, наткнувшись на статью о моделировании кораблей, занятии со всякой стороны положительном, Илья решил попытать счастья и, купив на толкучке инструмент, клея и пучок реек, занялся изготовлением первого своего шедевра. Результат оставлял желать лучшего, но он не сдавался, памятуя, что упорство даже дурака начиняет мудростью.

Суббота между тем тянулась как резиновый шланг. Утро прошло в постели… гулять было не охота… потом обед, сон… улицы спрыснул дождь… Минуло пять, а из дома еще не выходили.

Варенька что-то подшивала, сидя у шкафа, и была неразговорчива. За окном кто-то истово бил ковер, вытрясая пыль, шелестела радиоточка и Быстровы жарко спорили о каких-то дачных делах — где брать штакетник и куда ставить, и отчего он, собака, портится…

Тут Зинаида Львовна перешла на крик, проделав это у самой двери Гриневых. Николай Валерианович не остался перед супругой в долгу. Валька, скакавший в коридоре на коне-палке, свалился и заревел, врезавшись в какую-то дрянь. Ребенок этот, пусть ему будет счастье, никогда не хныкал и не гнусавил, а орал юным басом так, что кора летела с деревьев.

Терпение Ильи лопнуло.

— Варь…

— Да-а?

— Может, пойдем куда-нибудь? Что дома сидеть?

— Ну, пошли… А куда-а?

— По центру прогуляемся, что ли? В ГУМ, может?

— Ой! В ГУМ — пошли.

— Тебе бы чего хотелось?

— Ну-у… — Варенька надула губки. — А сколько есть денег?

— Допустим, сорок копеек.

— Да ну тебя! — шутливо рассердилась она. — Какие сорок копеек?

— Хорошо, не сорок. Ну, не знаю… Рублей ндцать можно в расход. Идем?

— Я девушка трудящаяся, свою зарплату имею, — особым тоном сказала Варенька, откладывая шитье, и даже голову наклонила для эффекта. — Кладу на бочку еще червонец к твоему ндцать. Идем, кавалер! Ща, тапки только протру… Я же тебе не жаловалась еще! — всплеснула она руками, будто что-то ему рассказывала, а про главное забыла сказать. — Представляешь, какой-то жлоб на Лубянке накатил мне вчера на ногу велосипедом. Мерзавец! Впрочем, он извинился. Симпатичный такой мерзавец…

— Так, сердце мое болтливое, еще слово — и я ухожу в горы. Видела, объявление в музее? Набирают в геологоразведку на Урал. Запишусь, и пусть меня пожрут там караморы.

— Караморы никого не жрут. Даже я их не боюсь. Темнота!

Через двадцать минут они уже летели по Китай-городу. Было к шести и солнце валилось за теплые скаты крыш. Асфальт был черным и чистым. С тенями растекалась прохлада.

В сравнении с Москвой будущей на улицах почти не было авто, так что Илье, привыкшему к толчее шныряющих колесниц, проспекты казались пешеходными зонами — в лучших традициях «мэра три-эс» — там, где следовало больше бояться посконного наглеца-извозчика, а не пары выползающих за ворота «Фордов» с дачниками. Варенька же, напротив, опасалась урчания каждой развалюхи с мотором и то и дело дергала мужа за рукав, чтоб смотрел в оба. В то же время могла легко наорать на ломовика, сунувшись под самую морду лошади, да еще и потянуть ее за уздцы. Илья лошадей боялся, они его тоже недолюбливали.

Так, гуляя об руку по Ильинке, они добрались до ГУМа и встали во втекающий в здание поток — разномастный, словно идущий на карнавал. «Братья» из Средней Азии шли на приступ целыми аулами, утомившись, садились кагалом на пол и пытались обосноваться прямо посреди галереи, мешая всем и вся подходить к витринам. Илье казалось, вот-вот — и они разведут костры, установят юрты и достанут откуда-нибудь овец… Но тут являлся суровый страж и стойбище разгонял, холодно игнорируя национальные традиции и чувства верующих. Илья не раз слышал в толпе английскую и немецкую речь, но, когда оборачивался, никак не мог разобрать, кто и с кем говорил. Огромный и усатый поляк гордо обгрызал эскимо, казавшееся спичкой в его руке, разговаривая с худосочной девицей в шляпке, которой досталась сладкая вата размером с испуганную сову.

Насмотревшись на пестрый люд и сами схватив мороженое, они поднялись во второй этаж, где было чуть посвободней, и начали изучать товар. Точнее, этим занялась Варенька. Илья же больше разглядывал потолок, вспоминая, как недавно ходил по ГУМу с деловой знакомой из РБК, подыскивая подарок нужному человеку. Знакомая, кстати, была симпатичной и имелась у них с Ильей история несколько лет назад, прервавшаяся как-то из-за отъезда и не нашедшая продолжения. Тундра бывала от раза к разу, так что Илья был весьма настроен возобновить, тем более, по слухам, знакомая эта только что развелась… Но, что об этом теперь?

Если смотреть на потолок, мало меняющийся с годами, то можно было представить, что сейчас двухтысячные и немножко поностальгировать, чем он и занялся, ведомый зигзагами за рукав, пока не ткнулся грудью в косяк какого-то входа.

— Ты что, Гринев, уснул на ходу? Ну-ка просыпайся. Я сюда, — пропела Варенька и мгновенно растворилась в отделе.

От двери вглубь, минуя манекены и продавщиц в синем, тянулась металлическая стойка с образцами. Десятки жакетов разных фасонов висели на плечиках рядком, являя собой, по-видимому, соблазнительнейшую картину для дам, которые деловито крутились вокруг них, что-то такое нащупывая в манжетах, будто там им могли оставить тайное послание английского короля. Такового не обнаружив в одном, они спешно переходили к другому экземпляру, проделывая с ним то же, а затем шли к третьему, четвертому, и дальше, дальше, поддевая взглядом облака разноцветных шарфиков у прохода.

По какой-то системе жакет вдруг выдергивался из ряда и оказывался тщательно рассмотрен с фронта, с боков и сзади — до шовчиков на подкладке. Большая часть изделий отсеивалась, и лишь одно-два переносились дамою, имевшей загадочное выражение лица, в тесную примерочную кабину. Остальные, кружащие у ассортимента, провожали ее взглядами, делая мысленную отметку.

— Как у Марлен! — радостно воскликнула Варенька, рассматривая покупку.

— Куда лучше. Ты в нем просто сияешь! — поспешно отозвался Илья, не сразу сообразив, о какой Марлен идет речь. Затем в памяти вспыхнул образ дамы с мундштуком на черно-белом фото — элегантный и наигранно-синтетический.

— Госпожа Дитрих была бы польщена знакомством с такой красавицей, дорогая, — светски добавил он, зарабатывая очки, за что был награжден поцелуем.

«Значит, правильно вспомнил…».

Покупка привнесла в отношения невиданный подъем чувств. Илья невольно вспомнил знакомых женщин из своей прежней жизни, удивить которых можно было лишь купив Виндзорский замок и тут же под камеры покончив в нем с собой во имя добра. Единственным отличием была Тундра — вот уж уникальная личность! — привести в восторг которую мог, наверное, только какой-нибудь древний, неизвестный науке досель горшок с прахом доисторического мурзы, и чтобы упокоенный с ним гарем сам ей откатил камень, провел экскурсию и вписал себя в каталог.