Ефим Гаер - Спрятанные во времени

— Оплачен на месяц вперед Торгпредством. Пожалуйте во второй этаж! — с уважением сказал администратор, двигая письменный прибор и глядя с лакейской издевкой на Керо, как бы подтрунивая над ним, что, мол, барин-то твой богат, а тебя держит похуже твари.

Керо расписался за обоих в журнале, и скоро новые постояльцы оказались в шикарных апартаментах, выходящих окнами на Большой театр. Его портик был торжественно освещен, и четверка неслась сквозь дождь, желая растоптать клумбу. К подъезду подъезжали пары на вечерний репертуар.

Нишикори, не глядя на высокую обстановку, будто оказался в притоне, а не в лучшей гостинице Союза, передал чемодан Керо, и сразу же направился в ванную, загремев массивной щеколдой. Послышался стук сброшенных тяжелых ботинок и шум воды. В глубине здания, едва слышно, кто-то высоко тянул Виолетту 148 148 Ария из оперы «Травиата» Джузеппе Верди (1813 — 1901). ; в коридоре раздался хрустальный смех, скоро растворившийся внизу лестницы — счастливая пара летела в ресторан.

Керо водрузил чемодан на стол и принялся с обреченным видом извлекать из него предметы. Первым была увесистая шкатулка, внутри которой что-то скреблось — размеренно и ритмично, как может скрестись только лишенное воображения существо, уверенное, что любое препятствие — это дело времени, которого всегда вдоволь. Шкатулка была отставлена, а за ней на свет одна за другой показались детали какого-то сложного механизма, обернутые в телячью кожу. Пальцы Керо заработали с фантастической быстротой. Выражение лица стало строгим.

Когда Нишикори вернулся, юноша собрал на ковре замысловатую конструкцию из листов и стержней, напоминавшую многомерный цветок, втиснутый с грехом пополам в тесную тройку измерений, каким его мог изобразить Наум Габо 149 149 Наум Габо (1884 — 1962) — российский и американский художник, скульптор и архитектор. . В центре располагалось что-то вроде блюда с мандалой «Шри-янтра» и совершенно неуместными ремешками.

Вытерев руки о штаны, Керо щелкнул замком шкатулки. Из ее глубин показались когтистые лапы и голова водяной черепахи, решившей немедленно выбраться наружу. (Если кто-то считает черепах медлительными и неуклюжими существами, пусть попробует удержать эту тварь в руках.)

Нишикори бережно поддел рептилию под живот, отчего та воспылала энтузиазмом и начала отчаянно царапаться, пока ее не перевернули. (Метод действует на большинство разновидностей черепах, можете проверить самостоятельно.)

— Тихо, тихо, Фуджи… — увещевал он питомицу, пристраивая к мандале в центре «цветка».

Пока патрон сковывал движения заключенной, Керо закрепил ее ремешками на медном «блюде», будто готового к старту космонавта. Рептилия отчаянно вырывалась, расшатывая конструкцию. Вездесущие лапы задевали то одну, то другую ее деталь. Несколько тут же оказались на ковре.

— Большего размера у нас нет? — спросил Нишикори, отступая на шаг от бренчащего шедевра конструктивизма.

— Нет, сэнсей.

— Фуджи определенно подросла… — задумчиво произнес он.

— Ей почти шестьдесят, сэнсей.

— М-мм… Крепление надо увеличить.

— Уже пытались — больше не поместится в Лотос, сэнсей. Прибор не будет работать.

— Впрочем, ее предшественница была еще больше, — по лицу Нишикори пронеслась дымка. — Черепахи живут долго, Керо. Но, увы, не бесконечно.

— Кажется, Иоши подпирал Лотос палками, чтобы он не развалился, — заметил юноша.

— Кто тебе сказал?

— Он сам, сэнсей.

— Старый прощелыга. Так и было, впрочем.

— А мы не можем взять существо поменьше? Я пробовал использовать хомяка…

Нишикори махнул рукой с недовольным видом, как отмахиваются от молодежи старики, когда не хотят менять привычки в угоду какому-то там «прогрессу» (даже если это действительно работает). Без очков, когда были видны глаза, он казался гораздо старше. Возможно, он уже сам не помнил, сколько ему лет.

— Хомяк? Что за глупость?!

— Но если Лотос развалиться, сэнсей… У нас нет другого.

— Задерни шторы и стой там, — он указал ему место возле дивана — достаточно далеко от себя, чтобы юноша понял, что наказан. — Нард 150 150 Норв. — Умник. …

(Справедливости ради скажем, что ученый муж и великий воин, очередным воплощением которого являлся похожий на гору японец, в быту был раздражителен и ворчлив как отставной ростовщик. Есть такая порода людей, которые совершенно невыносимы в нормальной жизни. От мягкого кресла под торшером такие типы вообще слетают с катушек, но становятся сущей душой компании, когда дерутся со отрядом альпийских троллей. Сторонитесь их, мой вам совет, если хотите потягаться с ними в долголетии.)

Нишикори, лишившийся плаща и очков, босой, одетый в кимоно сливочного оттенка, опустился перед Лотосом на колени. Его спина, гладкая как плита, совершенно застыла под тонкой тканью, глаза превратились в щелки 151 151 Даже японец может прищуриться еще больше, чем дано ему от рождения. Почти то же самое, что вовсе закрыть глаза, но есть небольшой нюанс: он вас все-таки чуть-чуть видит. , подбородок почти касался груди. Воздух вокруг него загустел, звуки стихли, разлился легкий цветочный запах. По стенам поползли тени, напоминающие кальмаров, играющих в бадминтон. Вот-вот должно было послышаться тягучее глиссандо, располагающее к медитации… И оно раздалось. Тихо и мелодично зазвучал стоящий на полу Лотос. Черепаха в его центре оцепенела. Если бы воображение позволяло проделать такие штуки, мы бы сказали, что песнь Лотоса была пронзительна и прекрасна, проникала в самое сердце, минуя уши, и исходила от замершей в центре Лотоса черепахи. Но это было бы уже слишком, хотя и является сущей правдой.

Лепестки металлического «цветка» пришли в движение. Какое-то время это продолжалось… а потом продлилось еще немного… и еще — пока маска глубокой сосредоточенности на лице Нишикори ни сменилась недоумением. Он подождал с минуту, пристально глядя на прибор, а затем встал и прошелся по номеру взад-вперед, то и дело натыкаясь на вычурные предметы, которые мы считаем желанной роскошью, а его жутко раздражали.

Резной обитый шагренью стул с грохотом упал на паркет, заставив нервно дернуться Керо, так и не посмевшего приблизиться к занятому наставнику, который отвык от тесноты помещений меньших церемониального зала монастыря, да еще с бестолковыми штуками, расставленными повсюду будто назло. Он остановился, с недовольством посмотрел на поверженный фрагмент рококо, затем обвел взглядом весь номер и проронил самое неодобрительное «Кхм…» в новейшей истории, относившееся в равной степени к обстановке и к юному подопечному, пытавшемуся принять официальный вид (что вышло бы лучше у весенней макаки, но даже у Керо достало проницательности понять, что не стоит сильно раздувать щеки). Нишикори хмыкнул еще раз, но уже более снисходительно. Керо позволил себе выдохнуть и опереться задом о край стола.