Вероника Батхен - Мю Цефея. Дикий домашний зверь

И застыл.

А за спиной Матвея раздался звук. Тонкий, суконный. Очень близкий.

Из сна и пыли, роковой пены и скорбного крика чайки, пшенного солдата и трех тысяч детских скелетов, обугленного драккара, трех рисовых зерен, стекла и камеди велено было возвести монумент.

И трех дней не прошло, как на перекрестке семи дорог воздвигся он.

Нищий признал в нем мать, лег у ее босых стоп и забылся долгим сном, снег укутал его, а утром из сугроба вылез белый щенок, остановилась карета, госпожа в сером подняла скулящий комок, прижала к груди.

В Версале госпожу приветствовали стоя. По толпе скользнул шепоток: «Как же так, не сменив охотничьего платья!»

Госпожа прошествовала к трону, обжигая болтунов языческим своим непочтением к их болтовне и мнениям.

— Воды. — Зал охнул, упал, как один, на колени. В зале под троном обрушилась люстра на тысячу свечей, которую привез из Испании еще дед госпожи.

Поднесли хрустальный бокал. На дне, налитая едва ли не на палец, сверкала последняя во всей Франции вода.

— За смерть, — подняла тяжелый, как топор палача, взгляд госпожа и поднесла бокал к губам. Но ее остановил писк. С задних рядов, протискиваясь сквозь плотную толпу коленопреклоненных людей, пищал щенок. Одна капля успела омыть губы госпожи.

Зимнее небо сотряс гром.

Ее брат — такой же Бонапарт, как и госпожа, услышал его через все пространство разделявшей их Сибири, в этот самый миг он вкушал вино из черепа русского царя. Одна алая капля сорвалась с губ Бонапарта, прочертив глубокую борозду в снегу.

Щенок запрыгнул на колени госпоже. Она отставила бокал, вмиг постаревшая, дрожащая членами.

— Мой удел — выпустить псов Гекаты, — пожаловалась она щенку, погружая ладонь в его шерсть дивной густоты. Щенок тявкнул.

Госпожа распростерлась на троне и испустила дух.

В тот же миг к трону кинулись хищники, графы и баронеты, герцоги и принцы. Но всех опередил пес.

Два глотка человека — один длинный собачий язык.

Версаль содрогнулся.

Из тела щенка, растопырив решетчатые лапы, восстала Башня, ломая потолок, пошли на старт дирижабли, колонны пехоты в островерхих шлемах, спрятав лицо под масками, прыгали сквозь застекленные окна наружу, занимая площадь, рокоча гусеницами, перли ромбовидные уродины самоходных машин, раздирая паркет и лепнину, а Бонапарт, попирая ногой Сибирь, слушал с улыбкой, как стонет Европа, падая на закат.

Зима близко… Никому не надо объяснять смысл цитаты — закончатся старые добрые времена, снег ляжет на порты и башни, снарки, грамкины и иные чудовища из детских сказок явятся, чтобы пожрать тела и забрать души умерших. Нужно быть стойкими, чтобы выжить, помнить о зиме даже в разгар безмятежного лета, блюсти честь, защищать слабых, самому вершить суд — и погибнуть однажды от руки безумного короля… «Сиськи! Сиськи и драконы!» А еще инцест, педофилия, гибель любимых, изнасилования, безудержный секс, моря крови и примеры вопиющей жестокости.

Звериная ярость и безрассудство волчицы «Кошечки-Кэт», потерявшей своих волчат. Незапятнанный стяг Бриенны Тарт — и не смейте называть ее «леди». Сатанинская жестокость ублюдка Рамси Болтона и холодный расчет старого хорька Уолдера Фрея. Нежная улыбка Мирцеллы Баратеон, ясный взгляд Дикона Тарли, деревянная лошадка Ширен Баратеон и ухмылка рыжей Иггрит. Пламя и кровь Дейнерис. « Каждый раз, когда рождается новый Таргариен, боги подбрасывают монету, и весь мир, затаив дыхание, следит, какой стороной она ляжет » — в случае сребровласой королевы золотой дракон завис в воздухе, и неясно, какой стороной упадет. Смешные проделки полувзрослой лютоволчицы — ее-то как раз можно называть Леди, мягкая шерстка сира Царапки, детский плач обворожительных дракончиков, громко зовущих маму… За что мы любим «Игру престолов» на самом деле?

Великие авторы фэнтези — демиурги и миротворцы, мастера эскапизма. Они создают миры, куда хочется убежать, миры куда более реальные, чем окружающая действительность. Увидеть, как расступается туман и над морем встают островерхие башни острова Рок, посидеть у камина в пещере фавна под звуки волшебной флейты, прятаться в подземелье с чудаковатым стариком-магом и вздрагивать всякий раз, как он вспоминает про огненный шар. Взлететь в поднебесье на алой спине Пироса, утонуть в переливчатых глазах Рамоты, воспеть красоту Тинтальи, вздрогнуть от ядовитого шепота Глаурунга — ведь в наших пещерах, горах и весях не осталось и завалящего драконьего яичка. Волшебство недостижимо и поэтому притягательно.

В фэнтези-мирах зачастую все понятно и просто — вот герой, вот злодей, вот прекрасная дама, вот мир, который тем или иным образом надо спасти. Тема героя-защитника вечна, как литература, и он непременно хороший, а враги ужасно плохие — даже если поступают они друг с дружкой совершенно одинаково. Так плетет Колесо, предначертанное сбывается, добро побеждает зло, не задумываясь о вкусе победы, принцессы выходят замуж и живут долго и счастливо. Предсказуемость, сказочность сюжета, возможность сделать мир постижимым и справедливым, опьяниться запахом борьбы с пожелтелых страниц — именно то, за что фэнтези любят. И совершенно неважно, что на самом деле хотел сказать автор. «Сиськи! Драконы!» И довольные читатели ожидают продолжения сериала, делая ставки, кто сядет на Железный трон и кого вынесут в финале.

Между тем Джорджу Мартину, пожалуй, первому со времен Толкиена удалось подняться до высот подлинной драмы, человеческой трагедии, равной шекспировским. Он показывает тщетность усилий, подлинную цену власти и золота, тщетность усилий в борьбе с колесом судьбы.

Быть или не быть,

Вот в чем вопрос.

Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними?

Вместо Гамлета этот монолог с легкостью мог бы произнести Эйгон Таргариен. Он завоевал Вестерос, залил кровью и пламенем семь королевств, выковал Железный трон в пламени Балериона Ужасного, создал огромную державу, как Карл Великий и Александр Великий. И уже его дети начали резать друг другу глотки в борьбе за власть, сжигать друг друга в драконьем пламени, губя сильнейшее свое оружие. В «Пляске смерти» мы видим, как обожаемая всеми наследница, красавица Рейнира превращается в озлобленное напуганное чудовище — писатель создает ощущение, что именно страх и отчаяние королевы, потерявшей детей, мужа и власть, убили драконов, а озверелые горожане лишь орудие Рока. Рейнира мечется по Красному замку так же, как спустя века будет метаться Серсея, она отдает разрушительные приказы, уничтожает все вокруг себя, закручивает гибельную воронку… И это прекрасно, пробирает до сердцевины души, как прекрасно безумие короля Лира, смерть князя Болконского, «стояли звери около двери» и бессильные пальцы Льва Абалкина.