Дмитрий Ефимов - Сказки человека, который дружил с драконом

— Это долгая история, — понимающе кивнув, продолжил Пришедший, — но время у меня, пожалуй, есть.

Вместо предисловия Пришедший достал из-под кольчуги ладанку и открыл её. Внутри покоилась небольшая светящаяся монетка, сотканная из чего-то сияющего. Полыхнуло так, что путник удивлённо оглянулся, — не приближается ли гроза? Ладанку пришлось моментально захлопнуть.

— В тринадцать лет, — начал Пришедший, — он прочёл «Алые паруса» А.С. Грина и поверил, что существует любовь, которую стоит ждать. Если надо, — то всю жизнь. Он не был наивен и понимал, что в жизни чудес не бывает. Как сказал Сирано де Бержерак:

И что одиночество до конца жизни — вот цена, которую ему, скорее всего, придётся заплатить за свою веру в чудеса. Но это его не смущало. Он знал цену и готов был платить по своим счетам. Его понятия о любви были сформированы тремя его самыми любимыми книгами: «Алыми парусами» А.С. Грина, «Сирано де Бержераком» Ростана и сказкой «Красавица и Чудовище». И он надеялся, что сможет полюбить так, как его герои. Что в его любви будет благородство Сирано де Бержерака. Что он сможет поставить на первое место не себя, а то, что будет нужно любимой женщине. А если любовь будет безответной, — то, что сердце не выдержит, и он умрёт, как Чудовище — от тоски.

Он ждал. Годы шли. Порой он отчаивался, но не сдавался. Но он не просто ждал. Он боролся, боролся с самим собой, старался совершенствовать себя, стать воином, чтобы хоть немного соответствовать той любви, которую надеялся встретить. А ещё он молился. Просил Бога послать ему любовь. Пусть даже безответную. Он так и говорил в своих молитвах: «Пусть даже безответную!» К сожалению, Вселенная не разбирает желаний и посылает так, как просят.

Ему было сорок, а ей двадцать семь, когда они встретились.

Когда она родилась, он уже ждал.

Она сделала свои первые шаги, — он ждал.

Она пошла с букетом цветов в школу, — он ждал.

Так получилось, что он ждал её столько, сколько она живёт на этом свете.

Не каждой женщине дано, чтобы именно её… именно её кто-то ждал с первого её вздоха.

Её — ждали!

Подобно булатному клинку любовь пронзила его сердце, а весь мир схлопнулся в одну точку, у которой было её имя. Поэтому её «НЕТ» прозвучало подобно приговору.

— Дайте мне хоть один шанс! Мне не нужна эта жизнь без вас! — взмолил он.

В ответ она лишь покачала головой, развернулась и ушла, звонко цокая каблучками по асфальту. Он не был её мечтой.

Мужчины часто говорят: «Я не могу без вас жить!» Но, как правило, это пустые слова. Для него эти слова пустыми не были.

— Как бы это тебе объяснить, — задумался Пришедший. — Это, как алые паруса, которых ждали всю жизнь. Вот они появились на горизонте и… проплыли мимо.

Он прожил без неё ещё два года. Два страшных года. Он просыпался в ужасе, что придётся прожить ещё целый день, пока сон не отправит в спасительную пустоту. Жизнь превратилась в сплошной сгусток боли.

Каждый день он приезжал в небольшую церковь, расположенную на маленьком клочке земли в самом центре города за зданием знаменитой библиотеки. Церковь ютилась среди трёх-четырёх крестов могил и цветов небольшого садика со скамейкой. В левом углу у самого иконостаса он зажигал огоньки свечей у иконы Божьей Матери и подолгу молился.

Он просил Господа послать ей очень счастливую судьбу. Судьбу, которой в обычной жизни не бывает. Судьбу, которая бывает лишь в сказках. Чтобы она засыпала счастливой и просыпалась счастливой. Жизнь полную чудес, яркости красок, страсти, любви, нежности, тепла. Чтобы не только ничего плохого, но даже, чтобы лёгкая грусть не коснулась её души. Он ни разу не попросил у Господа ничего для себя. Только для неё. Так, как нужно ей.

Для себя он не просил ничего, кроме милосердия. Под милосердием он понимал смерть и стирание души. Для него Рай представлялся домиком с любимой женщиной. Где бы он её встретил такой же молодой и прекрасной как при их встрече. И чтобы каждый день был, как первый. Чтобы он не мог насмотреться на неё и от касаний замирало и падало сердце.

Без неё же Рай ему стал не нужен. Без неё ему стали нужны лишь смерть и стирание души. Чтобы не быть без неё нигде. Ни здесь, ни Там. Но он не просто молил Бога о смерти. Он точно знал, что жить без неё не хочет и не сможет. Поэтому действовал с хладнокровием воина, встречающего свой конец. Доделал свои дела. Написал завещание. А потом купил себе могилу. На тихом загородном кладбище недалеко от Храма, одинокой сосны и с видом на лес. Поставил себе памятник. Такой, как хотел. И написал на нём то, что хотел написать для себя. На памятнике высечено:

«Простим жизни — она нищая перед нами!»

А ещё вместе с художником вылил бронзовую статую Чудовища, умершего от тоски. Чудовище получилось смесью человека, собаки и дракона. Оно лежало, неестественно подвернув ногу, поверх самурайского меча, обняв руками аленький цветочек. Ему хотелось, чтобы оно также стояло на его могиле. Но сам ставить его не стал. Поставят, если сочтут нужным, решил он.

А затем попросил могильщиков вырыть могилу.

— У вас кто-то умер? — спросили могильщики.

— Нет. Человек ещё жив.

— Этого нельзя делать, — наперебой запротестовали могильщики. — Нельзя рыть могилу живому! Это плохая примета!

— Не волнуйтесь. Всё честно. Это моя могила. А плохая примета — как раз то, что мне нужно.

И сам отследил, чтобы вырыли её глубоко и тщательно. И заглянул на дно своей могилы, прежде чем её засыпали песком.

За него пытались бороться. Свозили во Францию. Показали Париж. И океан со скалами, уходящими в море. Он пожил у голубой бездны, попил в кафе на набережной, яблочный сидр, полюбовался черепичными крышами домов, покормил с рук хлебом наглых чаек и бакланов, но через две недели сбежал. А когда его удивлённо спросили: «Разве тебе не понравилось?», то ответил не задумываясь: «Мне не нужен ни один день, который я прожил без неё!»

Через год, в канун её отказа, он начал задыхаться. Есть такие слова: «Я не могу дышать без тебя». Теперь он знал им цену. Пришлось лечь на месяц в больницу — под капельницу. Дышать его научили. Жить — нет.

Он считал своё сердце гнилым. За то, что оно не разорвалось. И когда понял, что оно не встанет — выстрел и картечь сделали то, что не смогло сделать сердце.