Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— Он готов слушать, — перевёл Шун-Ди, когда Маури лениво промямлил ответ. Он был так поглощён своими шишками, будто принимал людей с востока каждый вечер.

Руми, наколов на вилку пару грибов, непринуждённо плюхнулась на постель. Она не прекратила жевать. И вряд ли можно надеяться, что прекратит ради истории чумазой чужеземки с драконом-недорослем.

Уна выпрямилась, вздохнула и начала рассказывать. Она настроилась на долгое повествование, нудное и подробное — на нежеланную исповедь о своей крови и семье, о «коронниках», о Даре, о том, как к ней попал Иней… Однако вскоре Маури небрежным жестом прервал её. Одна из шишек упала на пол, откатилась и немедленно скрылась под жёлтыми перьями.

Шун-Ди в замешательстве обратился к боуги. Маури и Руми переглянулись и захихикали, как заговорщики; в Уну вкрался непрошеный страх.

— Маури говорит, что не верит тебе, — напряжённо сказал Шун-Ди. Две пары глаз напротив — зелёных и бледно-жёлтых — впивались в его татуировки: то в павлинье перо на лбу, то в полувыцветшие волнистые линии, видневшиеся из-под рукавов. Миншиец, владеющий их языком, явно увлёк боуги сильнее, чем невзрачная, похудевшая за время болезни Уна. Она не стала спрашивать себя, что чувствует по этому поводу; едва ли зависть, как в ситуации с Шун-Ди и…

В какой ещё ситуации?

Уна с досадой прикусила изнутри щёку.

— Чему не верит? — уточнила она, вместе с хозяином созерцая плавающие в воздухе шишки. Есть в этом нечто завораживающее, трудно отрицать. — Что я не крала Инея? Что ищу отца?

Боуги ответил донельзя весело, точно оценив шутку. Шун-Ди растерянно прочистил горло и переспросил.

— Просто не верит. Он говорит, что ты и сама не веришь в свои слова. Что… — он посмотрел на Уну и умолк. Тёмные глаза блестели красивым, но сдержанным блеском — ничуть не похоже на лучи, беззаконно бьющие из-под век Лиса.

Наверное, ничуть.

— Переводи, господин Шун-Ди, — Уна выдавила улыбку и положила ладонь на его предплечье. Шун-Ди удивлённо вздрогнул: коснуться миншийца вот так — значит решительно заявить о своей к нему близости. Они ни разу не назвали себя друзьями; возможно, пора. — Переводи всё.

— Твои слова идут не от сердца, говорит Маури, — пробормотал Шун-Ди. Боуги довольно закивал, постукивая себя по груди; Уна очень надеялась, что он в самом деле не знает ти'аргского. — Он думает, что ты повторяешь заученный урок. Он хочет услышать полную правду, чтобы ты могла предстать перед селением на сходке…

— На сходке?

— Да, этой ночью под Паакьярне сходка. Местная, небольшая. Это просто пир с танцами, Уна: ничего опасного. Разве что немного магии.

Пир с танцами? В наигранной беспечности Шун-Ди сквозила тревога; сомнительно, что она вызвана только его нелюбовью к шумным увеселениям.

— И чего же он хочет? Чтобы мои слова шли от сердца? — Уна честно попыталась сказать это без язвительности. Руми, доедая третью порцию грибов, показала два пальца.

— Она имеет в виду, что у боуги два сердца, — нервно пояснил Шун-Ди. Судя по лёгкому отчаянию на лице, раньше его в это не посвящали. — И такой же полной должна быть твоя искренность.

Непроницаемая полуулыбка Маури беспокоила Уну всё сильнее. Так улыбается игрок, жульничающий в «лисьей норе» — или фокусник, знающий секрет чьих-то серёжек, которые пропали во время его представления.

— Какие у него предложения?

— Он предлагает… Ох, ну конечно! — горестно вырвалось у Шун-Ди; он, однако, быстро опомнился и собрался. — Предлагает сыграть в «верю — не верю». Боуги обожают игры, в том числе с вопросами и ответами.

Познания в играх Уна почерпнула только от тёти Алисии, Бри и немного — от дяди Горо. Другими словами, небогатый запас.

— Скажи, что я не против, но прошу объяснить правила.

Руми издала восклицание, чуть подпрыгнула на кровати (Уне вообще казалось, что женщине-боуги некуда деть прорву потаённых сил, вечно приводящих в движение её маленькое тело — этим она неуловимо напоминала Лиса) и трижды хлопнула в перепончатые ладошки. Посуда тут же отправилась прочь со стола — в другой угол, где стояла лохань для мытья… Ох, нет: большая, почему-то сиреневая кувшинка. Льёни посторонилась, чтобы чайник не врезался в неё в полёте; чёрные усики длиной с ладонь Уны шевелились всё так же безучастно.

Пояснения, естественно, поступили от Руми раньше, чем Маури успел раскрыть рот. Вместо того, чтобы разозлиться, он звонко чмокнул жёнушку в щёку; Шун-Ди и Уна обменялись грустными взглядами.

— Вы по очереди излагаете какие-то сведения о себе, заведомо правдивые или ложные, — Шун-Ди переводил чётко и размеренно; если бы Уну до сих пор не потряхивало от волнения, она восхитилась бы его по-миншийски изящным слогом. — Противник должен догадаться, истинно ли то, чем ты делишься. Если он угадывает верно, ты получаешь право задать ему любой вопрос и получить ответ — полный и честный. Если нет, это право, соответственно, переходит к нему.

Уна прикусила щёку ещё раз, больнее. Подобные развлечения пришли в Ти'арг не так давно, в основном из Кезорре и Минши, где менестрели, поэты и аристократы во всех смыслах любят играть в слова. Кузина Ирма со своими подружками, бывало, охотно убивали так время: узнавали что-нибудь по описанию (их фантазия, впрочем, обычно не забредала дальше розы, радуги или пышного бала, что наместник Велдакир ежегодно устраивает в Академии-столице в честь знати), загадывали загадки или, краснея, вытягивали друг у друга скучные секреты. По своей воле Уна никогда в этом не участвовала — и не ожидала, что придётся начать сейчас.

— Я попробую, — сказала она. И, снова втолкнув в себя напутствие Индрис, учтиво добавила: — Отдаю честь первого хода хозяину.

Маури улыбнулся, а кончик его длинного носа польщённо порозовел. Затем он откинулся на спинку кресла-качалки и сложил пальцы домиком, вперившись в Уну изучающим взглядом.

Фраза была короткой и немного пугающей, хоть Уна и не понимала ни слова. Шун-Ди взволнованно повернулся к ней.

— «Я был лично знаком с Повелителем Хаоса». Так он сказал. Если хочешь, Уна, я мог бы сам…

Он — сыграть за неё? Уна почти расхохоталась, но вовремя отчитала себя. Мало достойного том, чтобы смеяться над чужим неумением лгать.

Она положила руки на стол, прислушиваясь к Дару. Чутьё молчало — лишь потоки древней магии, чар сосны и золота, незримо витали вокруг. Зеркало отвечало на них, но вело себя в целом спокойно: значит, у боуги нет коварных намерений.

По крайней мере, пока.

Руми сняла серёжку-ящерицу и, будто потеряв к Уне всякий интерес, шептала ей что-то, ласково поглаживая. Каждые две-три секунды ящерка, вспыхнув, плавно меняла цвет. Похоже, у них с мужем нечто вроде смены караула… Тщательная работа: говорят, вот так — в паре — частенько действуют мошенники.