Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— Замечательно! Хоть какое-то разумное дело! — лорд Ривэн с громким хлопком потёр руки; поющие боуги-подростки, посчитав, что он выражает восторг, безудержно захихикали. — Вот и займёмся этим завтра. Выясним, кто здесь знает, где ближайшее поселение драконов, — и в путь.

— Едва ли нам подойдут любые драконы. Я слышал… — Шун-Ди осёкся, дёрнул плечом, и Уна недовольно зашипела. — Вон та почтенная госпожа, по-моему, идёт к нам.

«Почтенная госпожа» оказалась маленькой морщинистой старушкой — древней даже по меркам долгожителей-боуги. Половина её волос вылезла, но всё ещё оставалась рыжей, точно горнило кузницы. К подолу зелёного платья — длинного, не в пример боуги помоложе — прилипла трава, сухая хвоя и несколько шишек. Ожерелье из орехов клацало на старушке при каждом шаге, а острые уши степенно подрагивали.

Уна улыбнулась со всей приветливостью, на которую пока была способна, но улыбки в ответ не последовало. Старуха остановилась, ткнула себя кулачком в грудь и проскрипела:

— Шэги.

Родственница Бессонника. Нужно быть начеку — вот и всё, что Уна смогла заключить.

Глаза старушки — травянисто-зелёные, с россыпью золотых крапинок — были на одном уровне с её, хотя та стояла. Лорд Ривэн подвинулся, чтобы дать ей место, но та молча и внимательно смотрела на Уну. За её спиной начался новый танец — с забавными кувырками и приседаниями; кто-то принёс блюдо с яблочными пирожками; Тим мешал взрослым, шныряя по поляне вместе с ежом-оборотнем. Половину Уны всё настойчивее скребло дурное предчувствие (навязчиво казалось, что веселье затеяно боуги, исключительно чтобы скрыть их истинные намерения), в то время как другой половине было уже просто безмятежно и хорошо.

Лорд Ривэн любезно кивнул Шэги и пробормотал:

— Не знал, что они вообще стареют… Представь-ка меня, Шун-Ди, а то неудобно.

Шун-Ди назвал сначала имя Уны, затем дорелийца и под конец — своё. Нервно оглянулся (наверное, в поисках Лиса) и, неосознанно сжав в кармане чётки, приготовился к новой пытке переводами.

Старуха так и не села, но её хмурое лицо стало чуть добрее. Пробурчав что-то невнятное, она взмахнула широким рукавом, и на подставленную сухую ладонь упала серебряная монетка. А потом — приземлилась у ног Уны.

Среди рыцарей (по крайней мере, в Ти'арге) бросить что-то другому под ноги — значит вызвать его на поединок. Вдруг у магов так же?… Уна привалилась к Шун-Ди, растерянно глядя на кругляш серебра. Ни зеркало, ни кулон не уловили в нём колдовства.

С противоположного конца поляны на неё внимательно смотрел Маури. Его рогатый сосед махал руками, отчаянно что-то доказывая.

— У боуги это обычно знак благосклонности, — сказал Шун-Ди, которому явно было неловко поддерживать теряющую равновесие Уну. Она прислушалась к себе и грустно поняла, что угрызений совести не испытывает. — Так они показывают, что готовы сделать для тебя что-нибудь. Как-то помочь. Зависит от того, что отчеканено на серебре.

Уна наклонилась к монетке, но лорд Ривэн оказался проворнее.

— Весы… И что это значит? Суд? — он хмыкнул. — Похоже, многие тут видят в нас похитителей Инея.

Дурное предчувствие Уны окрепло и подбоченилось.

— Не думаю, — вздохнула она. — Весы часто символизируют…

— Судьбу, — закончил Шун-Ди. Естественно, он знает: значения большинства символов Уна обнаружила в трудах миншийских философов. А судьба, личная или общая — то, на чём строится всё учение Прародителя. — Она предлагает погадать тебе, Уна. Женщины-боуги в этом непревзойдённы.

— Ну уж нет! — отрезал лорд Ривэн, с собранным видом ценителя пробуя монетку на зуб. — Категорически не советую, Уна. Во-первых, любые гадания — чепуха; а во-вторых, после одного отталкивающего знакомства я таинственным старушонкам не доверяю… В той, правда, жил разум тэверли, но это не меняет сути.

Шэги, не внимая его многословию, вдруг наклонилась и взяла Уну за руку. Ладошка была маленькой, сухой и тёплой. Ни Руми, ни Маури не дотрагивались до неё, а их сынишка вёл себя так, словно кроме Инея и татуировок Шун-Ди его вообще ничего не интересует. По намёкам боуги Уна смутно догадывалась, что люди (наверное, купцы из Минши или Кезорре — а может, просто искатели приключений) уже бывали под Паакьярне. Так что для этого мальчика с бесконечным именем они не в диковинку.

Как и для его матери. «Многие из нас не отказались бы помочь вам, я думаю, — сказала Руми, когда разговор добрался до щепетильного (на взгляд Уны) вопроса о коронниках. — Под холмами, знаете ли, часто бывает скучно, а баснословные слухи о востоке Обетованного никуда не исчезли и после деяний Повелителя Хаоса. Но я, — (она посмотрела на Тима, который застенчиво прикармливал маслом исполинскую божью коровку), — не прощаю личных обид. Вы, люди, слишком часто допускаете недопустимое».

Допускаете недопустимое. Только сейчас, в тени нависающей над ней Шэги, Уна поняла, что могло подразумеваться действительно личное, вполне конкретное оскорбление. Нечто жёсткое, жутковато-звериное мелькнуло тогда в женственных чертах Руми. Люди сделали что-то её сыну? Или пытались сделать?

А учитывая нравы, царившие, судя по сплетням, в Минши, — и то, каким миловидным Тим должен был показаться гурманам-островитянам…

Уна аккуратно освободилась от хватки. Что-то вроде чутья, нашёптывающего ей истину — то, что она заметила в своём Даре раньше всего другого, — твердило о крови, пролившейся здесь в недалёком прошлом. О том, что рыжие низкорослики резвятся и играют словами на чьих-то костях.

Человеческих.

— Я принимаю то, что ты предлагаешь, — медленно сказала она, глядя в зрачки между золотыми крапинками. — Веди меня, куда нужно, Шэги.

Шун-Ди начал было переводить, но старуха кивнула и махнула рукой в сторону чащи. Услуги толмача ей явно не требовались.

Уна молча встала и пошла за ней. Лорд Ривэн и Шун-Ди заговорили одновременно, но ей не хотелось принимать их слова как обращённые к ней. Лес плыл в огнисто-зелёном тумане; дым от костра жёг ей ноздри. Следовать за мелкими шагами Шэги казалось чем-то совершенно нормальным — несмотря на то, что даже боуги, завидев их вместе, принимались шушукаться.

— Уна! — Шун-Ди сгрёб ткань у неё на плече — необыкновенно грубо для него, — когда поляна осталась далеко позади и их обступили сосны с тёмными, тоскующими без жильцов окнами. Две сосны росли рядом — похожие, как близнецы, зеркально вжившиеся друг в друга. Шэги остановилась и обернулась, как будто миншиец позвал её; губы гадалки беззвучно шевелились, но ничего жуткого в этом не было. Шёпот леса под холмом Паакьярне, шёпот магии, оплетающей Лэфлиенн. — Что ты делаешь?

— Пусти.

— Мне жаль говорить такое, но эта женщина сумасшедшая, — сдавленно зашептал Шун-Ди. Его дыхание пахло хмелем и ягодными сладостями боуги; одной из частей Уны (иногда ей мерещилось, что с каждым днём их становится больше — особенно здесь) отчаянно хотелось, чтобы на его месте был Лис. Другие части порицали её за это. — Она бормочет что-то о прошлом… О давнем прошлом. Постоянно. Имена вождей, королей, воинов из кентавров. Имена тауриллиан. Он умер на снегу в горах, и снег пропитался кровью, и его женщины рыдали над ним; лишь одна, самая красивая, заливалась смехом, — Шун-Ди перевёл дыхание. — Пойдём отсюда, Уна.